Бандюки шумно, с облегчением вздохнули.

А ватаман в сердцах отвесил Буяну смачный подзатыльник.

– За что, батько?! – обиженно вскричал Буян.

– А чтоб без спросу ничего не делал, кровь из носу! – рявкнул Хитрун. – Я что сказал? Не шуметь! А ты? Ещё раз такое выкинешь…

Хитрун осёкся, не договорив, потому что в этот момент по крыше вагона прямо над головами пронеслось короткое и звонкое цок-цок-цок. Ватажники снова замерли и задрали головы, но смолчали как один, на этот раз чётко уяснив наказ ватамана. Только никто ничего не разглядел, кроме пресловутой крыши людского вагона, и то сбоку. Впрочем… Скалец распахнул глаза пошире – не мерещится ли? Не мерещилось. Над одним из окошек с крыши свисал какой-то мохнатый шнурок с широкой кисточкой на конце – чёрным по жёлтому. Забывшись, Скалец взволнованно толкнул локтем в бок своего соседа – Жилу, тут же спохватился и испуганно втянул голову в плечи, но Жила, слава Олдю Великому и Двуликому, сам открыл варежку от вида загадочного шнурка и не отреагировал на вмешательство в свои «внутренние дела».

– Это что ещё за хрень, кровь из носу? – нахмурился ватаман, тоже разглядевший шнурок. Он-то мог себе позволить нарушить молчание.

И тут шнурок, приковавший взгляды уже всех без исключения, шевельнулся.

Шнурок шевельнулся, а из-за бортика вагонной крыши высунулась чумазая пацанячья рожица. Вернее, это Скальцу сперва показалось, что чумазая, а после разглядел – вся в завитках мелких чёрных волос, разогни коромысло! И вовсе не пацанячья. Потому как на макушке этого «явления с хвостом» торчали короткие рожки – чёрные и полированные до глянца.

Лицо анчутки, уставившегося в свою очередь на ватажников, расплылось в озорной ухмылке – от уха до уха, показав краешки мелких и острых, как иглы, клыков.

Кто-то ахнул. Кто-то начал было ругаться, да поперхнулся и умолк. Слав же почувствовал, как у него от ужаса темнеет в глазах, но заботливый подзатыльник Жилы, вовремя заметившего неладное, тут же вернул ему сносное самочувствие. В голове зазвенело, словно в пустом котелке, набитом здоровенными злыми комарами.

Из всех присутствующих первым опомнился ватаман.

– Ну, хватит с меня этих елсов и анчуток, – грозно проговорил Хитрун, выхватывая свою могучую саблю. Причём проделал сие действо с таким жутким скрежетом лезвия по оковке устья ножен, что у Скальца враз невыносимо заныли зубы и засвербело в ушах.

А анчутка, пискнув что-то озорное, вприпрыжку умчался по вагонам в хвост состава, дробно впечатывая копытца в железо, и то самое «цок-цок-цок», слышанное, но непонятое раньше, звонким эхом заметалось по лесу. Тут и бандюки повыхватывали оружие, привычно строя зверские рожи – как всегда перед дракой. Буян же, сгоряча выдернув огрызок своей сабли, с которым не было сил расстаться – рукоять с куском лезвия шириной в ладонь, – выругался, плюнул и воткнул его обратно.