— Послушайте, профессор… А вы не попытаетесь развить вашу мысль дальше?

— Простите, не понял?.. — пробормотал Герман Львович.

— Почему способности Меркурьева вдруг ожили именно после катастрофы?

— Ну… Полагаю, это я и изложил… Сильнейший стресс послужил, так сказать, спусковым крючком…

— Ну да, — нетерпеливо перебил Федотов, — это мы слышали. А вы не думали, что спусковой крючок другой?

— Какой же?

Юрий Павлович сделал паузу — и хлопнул словом, как козырем:

— Нановиты!

Его сперва не поняли, поэтому он все разъяснил. Палыч выдвинул гипотезу: а что, если на сотни тысяч… может, и на миллионы людей приходится один такой, чья реакция на попадание в организм некоторого количества нановитов оказывается нестандартной. Даже обратной! Вместо того чтобы заразиться и стать рабом этих чертовых невидимок, организм, наоборот, резко включает скрытые резервы и заставляет уже нановиты работать на себя…

— Вздор! — запальчиво вскричал Герман Львович. — Совершеннейший вздор! Мы ведь исследовали ткани зараженного организма и… биоматериал нашего уважаемого Алексея Владимировича. Ничего общего! Ничего!..

— Так я о том же! — с не меньшим азартом выкрикнул главред. — На миллион обычных организмов приходится один необычный — вот я о чем.

— Ну, Юрий Палыч, — Алексей развел руками, — я начинаю чувствовать себя экспонатом…

— А как ты вообще себя чувствуешь, а, журналист? — внезапно спросил генерал.

Вопрос не в бровь, а в глаз! Меркурьев хмыкнул:

— Да черт-те как я себя чувствую… — И он передал свои ощущения при сегодняшней поездке.

Ненашев тут же оживился:

— Так, так… Значит, говоришь, тишина?

— Затишье, товарищ генерал.

— Да. — Ненашев грузно встал, прошелся по кабинету. — Ну что, умники-теоретики, теперь ясно?

На миг наступило безмолвие. Затем Федотов осторожно вымолвил: