Он пожал плечами:

– Спрашиваешь. У нас жилище священно.

– Тогда извини. Ты у меня в гостях. А у нас хозяйка сидит за столом. Понимаешь?

Он махнул рукой.

Мол, понимаю.

Разлил на троих.

Выпили.

Зажевали хлебом с салом.

Хорошо пошла!

Это была настоящая водка. Чистейшая и крепчайшая. Градусов эдак под пятьдесят.

Давно такой не пил.

– Раньше это, что мы сейчас едим, называлось «тормозок», – вздыхает Никита. – Когда шахтеры уходили в забой, женщины давали им с собой еду. Заворачивали в чистую тряпицу от угольной пыли…

Мы помолчали.

В голосе Никиты тяжело звенела безысходная, глухая тоска.

И я его прекрасно понимаю.

Просто сам очень хорошо помню времена, когда перед поездкой в университет мама каждый раз совала мне в рюкзачок с учебниками и конспектами сверток с заботливо подготовленными бутербродами.

А иногда и с домашними котлетами из свинины и говядины с хлебом и чесноком…

…Я протянул ему сигарету и только сейчас заметил, насколько груба и мозолиста его ладонь.

Даже пальцы плохо гнулись.

Всю пачку измял, пока сигарету вытащил.