– Хорошая выпивка, – громко похвалил Кольдеве, прислушиваясь к звукам из кухни, дабы убедиться, что кузен Мидзогути не подслушивает. – Мидзо, – зашептал он. – Помнишь, когда мы в последний раз выпивали и говорили о политике? Как ты живешь?

– Я пенсионер, – с горечью произнес Мидзогути по-английски. Он почти забыл, что знает этот язык. – А в общем я живу неплохо.

– Забавно! Обычно можно узнать, что твой собеседник лжет, когда у него начинают бегать глаза. Но ты слепой, так что с тобой этот номер не пройдет. Тем не менее я так понимаю, что живешь ты паршиво. Насколько паршиво?

Мидзогути ответил не сразу.

– Я кое-как приспособился, Ханс, – наконец сказал он. – Еду готовлю я – жена говорит, что у меня это получается лучше, чем у нее. Я не вижу жену, но знаю, как она выглядит – ее видят мои руки и мое тело. В конце концов, глаза мне не так уж и нужны – ведь их все равно закрывают, когда в жизни происходит самое важное. Если бы я был художником – другое дело, а так мне достаточно и других органов чувств. Ведь столько зрячих ничего не видят. Пожалуй, я был более слеп, когда обладал зрением. Так что, Ханс, со мной все в порядке.

Кольдеве глубоко вздохнул.

– Мидзо, я не зря напомнил тебе о политике. Как ты относишься к тому, чтобы кое-что здесь перетряхнуть?

Мидзогути раскрыл рот от изумления.

– Мидзо, – шепотом продолжал Кольдеве, – ты можешь забыть, что встретился со мной. У меня для тебя конверт с деньгами – если хочешь, считай его подарком от друзей. Но ты можешь и принять в этом участие. Тогда позвони жене и сообщи, что тебя не будет дня три-четыре. – Он усмехнулся. – Скажи ей, что такая возможность представляется раз в жизни.

– А потом? – также шепотом осведомился Мидзогути.

– Честно говоря, Хироси, если ты согласишься, то возможно, что уже не будет никакого «потом». Мы прибыли сюда с безумным предприятием. Я сказал Раулю и Варягу, что нам незачем привлекать к этому тебя, что ты можешь оказаться неблагонадежным. Тогда Варяг посмотрел на меня и сказал: «Но ведь он один из нас». А Рауль добавил, что ты не мог измениться ни за шесть, ни за шестьдесят лет. У тебя есть дети?

– Нет, но моя жена… Не каждая женщина вышла бы замуж за слепого. – Мидзогути немного помолчал. – Конечно, дела не слишком хороши. Из-за временного сдвига мои родные и друзья состарились куда больше, чем я. Они сильно изменились, и им не нравится, что я не так постарел, как они. Многие возмущены, что я подрабатываю там, где это мог бы делать зрячий. Работу трудно найти, хотя теперь молодежь начали призывать на военную службу. Это вызывает недовольство. Людям вообще многое не нравится. – Мидзогути повернулся к Кольдеве. – Многие утверждают, что видели, как Осио Хейхатиро бродил у подножия горы Фудзи. Это нелепо – большинство даже не помнит, кто такой был Осио Хейхатиро, но люди все больше и больше думают, что их нужды никого не заботят. Налоги очень высоки. Все требуют понижения налогов на малый бизнес и физических лиц, но правительство ничего не делает в этом направлении. Считается, что чиновники должны работать на благо людей и служить им примером, но повсюду говорят, что чиновники возвышены, а народ унижен. – Он стиснул кулаки. – Но я не сомневаюсь, что если здесь так плохо, то в других местах еще хуже. Мы, японцы, слишком поглощены сами собой. Я ведь знаю, как живут в других странах и на колониальных планетах. Уверен, что их жители доведены до отчаяния. Это пугает меня, Ханс. Политики, компании, бюрократы из министерств соблазняют нас подачками. Японцы утратили силу духа. – Мидзогути вздохнул, пытаясь получше выразить свои мысли. – О таких вещах стараются не говорить. Это слишком опасно – повсюду полиция. Мы можем только обсуждать это с близкими друзьями после хорошей выпивки, но в такие минуты слова необязательны. Однако, мне кажется, большинство считает, что все это нужно остановить.