Николай Павлович Гольцев, доктор наук, главный научный сотрудник и профессор, более известный своим друзьям по кличке Атос, отбросил короткий кривой сук, на который он опирался и склонился над своим однокурсником.
Атос стоял, склонившись над Арамисом, и глядел ему в глаза — спокойно и внимательно.
Когда Арамис встретился с ним взглядом, то Атос начал:
— Я ненавижу быть злодеем из фильма, который, связав героев, начинает им всё объяснять. Но я так считаю, что злодей — это ты. Да ещё ты — человек из другой страны, ладно-ладно, ты там не прижился, но всё усвоил, что злодейство релятивно, то есть — относительно. У тебя там давно известная заповедь «Не убий» давно превратилась в «Не убий, конечно, но это только слабых, а сильных можно, только надо расстроиться по этому поводу и желательно не своими руками. Или даже с радостью, потому что потом будет всем гармония и счастье».
А нормальный ницшеанец говорит, что убивать можно как раз потому, что у тебя право сильного.
Неизвестно, что из этого пошлее — все забывают о цели. Садовник обрезает ветку, потому что так надо.
Я как раз и есть тот садовник.
А месть…
— Значит, всё же месть? За ту историю, за то, что я с ней… — Арамис сбился.
— Ах, Серёжа… Как ты мог поверить в это — месть, глупости какие-то. Ну что я тебе буду мстить? Прямо Монте-Кристо какой-то. Бред и глупости.
Ты просто был отмычкой. Настоящей отмычкой — но вот, помилуй, нужно мне было превратиться в овощ, сидеть в дурдоме, как наша дорогая Констанция? Приложу я к себе наши дорогие подвески, и пойдёт у меня голова кругом, да — навсегда.
Нет, мне такой вариант вовсе не нравился. Мне нужна была мышь лабораторная, и эта мышь, Серёжа — ты и есть.
Думаешь, я не знаю, что с тобой делали в госпитале в Красногорске? Думаешь, я не догадывался, что за шрам у тебя, что ты так ненатурально выдавал за результат неудачного катания на горных лыжах?
Всё я понимал, всё я знал.
Поэтому я сделал с собой то же самое — но только не как вы тогда, в священном безумии.
Теперь, дорогой Серёжа, расскажу я тебе, кем я себя чувствую.