Поблизости были комнаты, которые Штель взял себе для жилья и по мере его приближения, он уже мог чувствовать, как его силы восстанавливаются, но все же, он еще нуждался в трансе отдыха, чтоб быть готовым к следующему шагу. Он позволил себе улыбнуться. В этом заключалась красота его плана, размышлял инквизитор, совершенство во всем, во всех лучших интригах. Не то чтобы Штель принуждал этих людей свернуть с избранного пути явной грубой коррекцией. В таком спектакле не было утонченности и размаха. Нет, мастерство Штеля было в нежном подталкивании, в сладком слове сомневающимся. Его ловкость была в мягком направлении добродетели и благородства в такие ситуации, где бы им было легко сделать сомнительный выбор. Воинам, как Аркио и Сахиил. Инквизитор подводил их к одной моральной черте, затем к другой и так далее, пока они не станут на путь проклятья.
Он проделывал подобное множество раз, отлично получалось. Но это будет его величайшей работой. До этого момента были отдельные люди, иногда нации, которых он вводил в заблуждение. Аркио, Сахиил, Кровавые Ангелы… обернуть орден самых преданных Императору десантников, это будет его венценосной славой.
От прикосновения его руки, двери в его покои открылись, но Штель замешкался. Он почувствовал рядом присутствие. Внутренне он нахмурился. Кто-то шпионил за ним, следовал за ним через все темные залы крепости. Если бы он был полон сил до краев, он бы автоматически почувствовал наблюдателя, но его утомленный разум все еще гудел от усталости. Тщательно уверившись, что не выдал себя наблюдателю, он вошел в комнату и оставил дверь за собой приоткрытой.
Штель. Он рыскал где-то на задворках, маскировался, но все еще был как на ладони, всегда готовый помочь словом и делом, когда предоставлялся шанс. Сержант Корис умер, проклиная его, и Рафен снова размышлял, какое понимание было даровано его старому учителю в муках смертельной красной жажды.