И его нож все еще был у горла, металл проколол кожу и угрожал вскрыть артерии. Одного маленького движения запястья будет достаточно. Внутри десантника бурлила война: гнев против отчаянья, ярость против уныния, раскаленная добела злость сталкивалась с холодным, вызывающим оцепенение души, страданием.

— Я … не… умру! — Заорал Рафен.

Он зашел слишком далеко, он сражался слишком отчаянно, чтоб пасть перед своими собственными внутренними страхами.

— Я Адептус Астартес, — ревел он, — Я Избранник Императора.

Густая кровь причудливо пролилась на его грудную броню, пачкая белые металлические крылья, окружающие рубиновую каплю-символ.

— Сангвиний, услышь меня! Я Кровавый Ангел!

Его взор затуманился еще сильнее, когда вокруг него в воздухе развернулись иглы бело-золотого света. Слова Рафена терялись в спазме, когда давление внутри его черепа росло, сдавливая границы его ощущений. Он уловил сияние медового света, испускаемое медной фигуркой за секунду до того как свет поглотил его. Сияние касалось его голой кожи с необычайной нежностью, подобно поцелую превосходным летним днем. Сердце Рафена переполнилось чувствами, боль, кровь, уныние, все это ушло.

Его поле зрение свернулось в единственную точку: в лицо, фигуру, в пустоте перед ним возникли очертания, соединенные из пылинок в воздухе. Они возвышались над ним, делая его похожим на ребенка, заполняли всю комнату, хотя она никогда бы не смога вместить все. Золотые очертания срастались и принимали форму — глаз, нос, рот. Рафен задохнулся, от этой мысли дрожали его губы.

— Сангвиний…

Это было не обманом, никаких Перерожденных Ангелов, никаких обыкновенных изменившихся воинов перед ним. Божественно красивое, невероятно совершенное лицо примарха Кровавых Ангелов смотрело на Рафена, видение Великого Прародителя его ордена призванное каждой клеточкой крови, бегущей по венам. Каждый боевой брат нес внутри себя частичку Чистейшего. Со времен основания Кровавых Ангелов, конклав Сангвинарных жрецов ордена хранил жизненную жидкость их давно мертвого повелителя в Алом граале, и при их посвящении в новобранцы Ордена, они испили из священной чаши, которая содержала эту освященную жидкость. Рафен чувствовал как кровь, внутри его крови, поет о касании. Темно-красный Ангел провел рукой по лицу Рафена и с бесконечной нежностью, отвел окровавленный нож. Внезапно он снова почувствовал нож продолжением себя, его тело опять отвечало на его команды и не слушалось других.

Рафен склонил лицо к лезвию и слизнул свою собственную кровь; густой медный привкус был крепким и опьяняющим. Ожесточенная, свирепая когтистая мощь красной жажды убывала, когда он проглотил, отступила — и вместе с этим вернулось зрение, золотая аура перед ним распадалась. Рука Рафена кинулась вперед, пальцы коснулись его примарха.