— Калистар, — мягко произнес Данте, когда достиг полянки. Перед ним, опустившись на одно колено, стоял человек, проводящий пальцами по лепесткам белых цветов в клумбе.
— Мой господин, — взглянув на него, ответил Мефистон, — я уже многие годы не слышал, чтоб произносили это имя.
Главный библиарий Кровавых Ангелов взирал на Данте из-под капюшона, его жгучий взгляд, пронзающий умы врагов был спокоен.
— Я уже не брат Калистар около века.
Командор изучал лицо своего товарища и друга. Данте был на Армагеддоне в ту ночь, когда из щебня улья Гадес появился он, перерожденный Мефистон, Повелитель смерти. Калистар не устоял перед красной жаждой и сгорел заживо, он оставался мертвым, пока взгляд их примарха не направил его к жизни.
— Прости меня, — сказал Данте, — на мгновение мой разум вернул меня в прошлое. Времена были проще.
— В этом месте так легко потеряться в древней истории. Другие могу сомневаться в ценности этого сада, но не я.
Данте медленно кивнул; псайкер почувствовал его мысли.
— Ты послал сообщение, что желаешь говорить со мной.
— Да, господин. Я думал, будет лучше поговорить наедине, меньше случайных слушателей и разумов поймают то, что я должен сказать тебе.
Он указал жестом вокруг себя.
— Я часто прихожу сюда медитировать, командор. Безмятежность прошлого Ваала сглаживает пути в эмпиреи.
Лицо Данте помрачнело. По тону своего старого друга он понял, что новости Мефистона не будут хорошими.
— Что ты хочешь сказать мне?
— Разум Воде замолчал, величайший. Даже сейчас, когда я отдыхаю здесь и проецирую свои мысли в бездну, я чувствую рябь от его ментального вопля.
— Убит?
— Да, — мрачно подтвердил Мефистон, — и Галлио вместе с ним. Все воины, которых мы послали на Шенлонг, потухли во вспышке огня.
— Ты в этом уверен? — Спросил Данте.
— Пути варпа никогда не стоят на месте, — ответил Мефистон, — подобно песку, реальность утекает сквозь мои пальцы. Но я поклянусь своим мечом. Они мертвы.
Данте ощутил холодное, знакомое отвращение, которое он чувствовал миллионы раз с тех пор как впервые стал командующим Кровавыми Ангелами. Он чувствовал смерть каждого боевого брата так же остро, как и самую первую смерть воина под своим командованием.