– Я прибыл… чтобы заверить вас в моей полнейшей преданности, мой лорд! А также принести обет верности вашему герцогству, вашей короне и вам лично, герцог Лоенгрин.

Он повернулся к сыну, тот молча передал ему корону, а граф протянул ее Лоенгрину обеими руками.

– Это моя корона, – сказал он, – вручаю ее вам как ваше право владеть всеми моими землями.

Лоенгрин принял одной рукой, так велит церемония, посмотрел задумчиво.

– Я был очень рассержен, – произнес он холодно, – что вы не явились на присягу в мой замок. Это недопустимо. Но если Господь велит быть милостивым даже с врагами, то что тогда говорить с теми, кто всего лишь заблуждался на мой счет?..

– Ваша светлость…

Лоенгрин протянул корону графу.

– Возьмите, граф. Я дарю ее вам как знак сохранения за вами титула и всех земель, которыми владеете. Я все еще доверяю вам, граф. Но вы поведете свое войско в авангарде наступления на мятежных язычников.

– Ваша светлость!.. Я… я благодарю за доверие!..

Два дня разведчики вели войско уже разведанными тропами, и хотя приходилось пробираться через чащи и болота, но на вторую неделю прибыли в земли, что оказались под властью язычников.

Лоенгрин издали услышал запах горелого, мелькнула мысль даже о лесном пожаре, однако край леса уплыл в сторону, и все увидели дымящиеся руины церкви.

Как и почти все строения в этих краях, церковь срубили из дерева, и теперь на ее месте только толстый слой золы да искореженные в огне погнутые полосы железа, которыми были обиты двери и защищены окна. Да кое-где недогоревшие, но обугленные бревна.

Лоенгрин вскинул руку, за спиной послышались крики младших командиров, что останавливают отряд, а он соскочил на землю и быстро пошел на пепелище.

Черная зола хрустит под подошвами, серый пепел взмывает при каждом шаге, он прошел к тому месту, где должен находиться алтарь, и сердце сжала холодная рука страха и отвращения.

В землю воткнуты колья, а на них нанизаны три отрубленных головы, две с тонзурами, а третий, явно послушник, смотрит широко вытаращенными в ужасе и непонимании глазами, волосы его красивыми волнами, хоть и покрыты пеплом, падают на землю.

Он вернулся, на него смотрели с некоторым испугом, он провел ладонью по лицу и проговорил хриплым от ярости голосом:

– Мы пришли… и мы останемся!.. Никогда в этих землях варварство и язычество не поднимут больше головы. И если мне придется убить всех язычников… я сделаю это. И Господь меня поймет и простит.

Сэр Шатерхэнд перекрестился и ответил глухо:

– Аминь.

Со стороны уже спешенных рыцарей зазвучало: