– У вас совсем совести нет, дряни! Я… а вы тут в это время вон что затеяли!.. Я чуть с ума не сошла! Вы…
– Кого ты хватаешь? – первым опомнился Ит. Хватать Фэба-младшего, насколько он знал, было несколько поздновато.
– Ах, кого я хватаю?! – взвилась Орбели. – Фэб!!! Иди сюда! – крикнула она так, что Скрипач невольно присел.
Из дома вышел сын, который нес на руках…
– Это кто? – севшим враз голосом спросил Ит.
– Ах, это кто?! – завопила жена так, что из ближайших кустов порскнули перепуганные птицы. – Ну, познакомьтесь! Это – ваша дочь!!! Маден-Син, прошу любить и жаловать!..
Ит ощутил, что дыхание привычно и стремительно перехватывает, земля поплыла под ногами, и он осел на траву, чувствуя, как на лицо наползает помимо воли совершенно идиотская улыбка.
– Син, предупреждать надо! – рявкнул Скрипач.
– Пап, ты чего?! – испугался Фэб. – Мама, подержи…
Три пары испуганных глаз и одна пара любопытных и маленьких, травянисто-зеленых – напротив, бесконечное небо над головой и чуть ближе, чем небо, – каменная стена дома, родного дома, увитая плющом, и совсем рядом… деревья, птицы, облака и самое настоящее лето…
– Пап, ты чего, тебе плохо? Врача вызвать? – встревоженный Фэб-младший, так похожий на отца, сидит на корточках рядом…
– Вызови, – слабым голосом согласился Ит. – И группу вызови, мы проход открыли, там срочно нужна помощь…
– Так, группу я сам вызову. – Скрипач стремительно переходил на деловой тон. – Фэб, давай оттащим это тело в дом.
– Да что случилось?!
– Ничего, потом расскажем.
– Ит, милый, ну не надо, я не хотела. – Орбели, испуганная, растерянная, сидит на коленях рядом и…
«Боже, как же я по ней скучал, придурок, и как же хорошо – вот это, то, что сейчас: тонкие пальцы в волосах, зеленые глаза, в которых вместо недавнего гнева – уходящий страх и раскаяние».
– Син, все нормально. Девочка моя, ну прости двух идиотов… – Говорить было трудно, но дыхание уже выравнивалось.
– Ит, не смей умирать, я не хочу быть вдовой, мне это совершенно не понравилось!!!
– И не надейся, вдовой мы тебя не оставим. – Скрипач уже улыбается, он-то знает – она не умеет долго сердиться, и теперь все хорошо, и дальше все тоже будет хорошо…