Резаный предложил остаться. Группа поредела, а Змей не новичок. И если у него нет каких-то планов, то почему бы не строить их дальше вместе. Он не ответил.

На пятый день собрал рюкзак, подхватил автомат и ушел, не прощаясь.

Куда теперь? Остановиться, подумать? Не поздно ли?

Всему свое время. Может быть, он упустил тот шанс, который предлагала ему судьба. А может, наоборот, именно сейчас им воспользуется. Кто знает?

Думать не хотелось. Странное дело, они победили, но победа не чувствовалась. Праздника на душе не было. Только тоска.

Уйти, остаться? Какая, в сущности, разница? Что тут, что там — везде одно и то же. Чего-то нет. Чего-то недостает, чтобы был какой-то смысл. А без осмысления внутри можно сколько влезет уходить в Зону, лезть на Эверест, бежать в тайгу. Это ведь, в сущности, ничего не изменит. Пока…

— Дядя Змей!

Бородатый замер. Голос ударил в спину, ожег, словно плетью. Снейк обернулся. Мимо заснеженных избёнок к нему, утопая по колено в сугробах, бежал Егор.

Он почувствовал, как внутри что-то больно сжимается, съёживается и тут же, задавленное, рвется наружу. В носу защипало.

Егор выбрался на притоптанную тропку, подбежал, кинулся на шею и стиснул не по-детски крепкими руками.

— Папка, — зашептал мальчишка в самое ухо. — Ты уходишь? Папка, не уходи!

Снейк прижал мальчонку к груди. Снежный пейзаж поплыл мутными пятнами. По щекам побежало что-то мокрое и горячее.

— Нет, — хрипло проговорил он, чувствуя, как дрожит, словно перетянутый эспандер, голос. Попытался сделать с этим что-то, но не вышло. — Нет. Куда я уйду?

На одеревеневших ногах он повернулся и побрел обратно, продолжая держать мальчика на руках. А тот тихонько сопел в ухо.

Дверь отворилась со скрипом и без предупреждения. Резаный хотел было вспылить, но увидал могучую викингоподобную фигуру и не стал. Только сказал между делом:

— Здравствуй. Проходи. Садись.

Снейк прошел, но садиться не стал. Торопится, что ли? Уходит? Резаный почесал шрам. Змей был донельзя серьёзен. Пугающе, фанатично серьёзен. Как будто молился две недели без передыху и окончательно спятил, но сам считает, что достиг просветления.

— Ты попрощаться? — спросил аккуратно.

— Нет, — покачал головой бородатый. — Поговорить. Я все думаю о том, что случилось.