— Кликуша Пелагея предупредила нас, чтоб со двора шагу не ступали, от беды сберегла. А про птичек забыла. Да и нет у птичек дворов-то, вот они и перемерли в тумане этом. А если б не Пелагея, лежали б и мы рядом с синичками.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ

В промежутке с 21.40 до 23.40 Васютин чувствовал себя прескверно. Федя не брал трубку, а район был оцеплен. Чем это закончится, было неизвестно. Вполне могла грянуть тотальная эвакуация, ведь по неофициальным данным, которые давали кабельные новостные каналы со ссылкой на анонимные источники, тридцатью семью людьми пропажи не ограничились. Дело шло к сотне. Даже отмороженный канадский оптимист и тот был невесел. Когда в 23.40 сообщили, что из Останкино можно выехать, легче Кириллу не стало.

Уснуть он так и не смог. Очертив на карте зеленку и проложив маршруты, он взялся присваивать им индексы опасности. Берроуз не мешал ему. Попереживав вместе с Кириллом, он спал младенческим сном, тихонько всхрапывая.

В 7.20 утра очередной экстренный выпуск новостей сообщил, что порядку и законности в Останкине ничего не угрожает, кроме злосчастных исчезновений. Поднявшись на верхний этаж гаража, Кирилл походил из угла в угол, оправился в биотуалете и собирался звонить Феде. Но звонок с неизвестного номера опередил его. Сыщик услышал спокойный негромкий голос Малаева.

— Привет, старина. А подъезжай-ка ты минут этак через двадцать к центральному входу Тимирязевской сельхозакадемии, — с чуть лиричной интонацией предложил ему Федя.

— Что случилось? Ты заболел? Копыта слоятся? — театрально-встревоженным голосом ответил Васютин.

— Ты приезжай, — повторился Малаев, не обратив внимания на выпад. Васютин обещал быть.

Растолкал спящего стрингера, сказал, что сам ненадолго уезжает: район открыт, а ключевой человек вышел на связь.

— Имеем путь какать твердо? — спросил спросонья Коля уходящего Кирилла.

Тихую улочку Тимирязевского района заливало по-летнему радушное солнце. Птицы заходились щебетом, словно обсуждали события, произошедшие вчера в соседнем беспокойном Останкине. Редкие ранние прохожие спешили по своим делам. Недалеко от входа в ТСХА стоял мужчина, сильно смахивающий на покойного британского музыканта. Выйдя из машины, Васютин заметил, что Федя держит правую руку за спиной. «Вот и думай теперь, дать ему в хипповскую рожу или не стоит», — ухмыльнувшись, подумал сыщик. Дойдя до Малаева, он решил, что короткая и обидная нецензурная отповедь будет более уместна, и уже открыл было рот…

— Оп-па! — торжественно воскликнул Федя, выбрасывая прямо в лицо Кириллу спрятанную за спиной руку, в которой застенчиво розовел букет роз. — Вас-сюточкин ты мой! Эт тебе, — слегка заикаясь и нараспев, произнес консультант ФСБ.