«А, ну да, конечно, сейчас все понятно. Любимая детская сказка… Вы английский математик и писатель».

«Писатель и математик, — поправила его гусеница. — Ценность моих научных изысканий давно канула в Лету, а сказка дает мне возможность жить вечно, день за днем черпая для меня энергию читающих. Совсем недавно один мальчик, кажется, испанец, отказался ради моей книги от новенькой машинки. На одном только этом поступке можно легко протянуть несколько лет». Гусеница самодовольно закатила глаза, ловко перебирая мундштук кальяна множеством светящихся лазурных лапок.

Васютин крепко зажмурился, дотянулся в полете рукой до бедра и что есть силы ущипнул себя, почувствовав довольно ощутимую боль.

«Ай-ай-ай, как неосторожно! Будет синяк, — услышал он все тот же голос, но говоривший уже с другой интонацией. Открыв глаза, в кресле-качалке он увидел кролика в камзоле. — Кролик — ваш любимый герой, господин полковник, не правда ли?»

«Я подполковник, — в свою очередь поправил его Васютин. — А Кролик — да, пожалуй, любимый».

Рябь вдруг снова исказила ушастую животину с часами, заставив ее уступить место шляпнику в безупречном лиловом камзоле, с пышной синей шевелюрой и выразительным худощавым лицом, изъеденным многовековым сумасшествием.

«Каждый подполковник — подполковник лишь для полковника, а вот для майора, ежели тот не знаком с самим полковником, подполковник полковник и есть», — глубокомысленно выдал он, понадежнее наматывая кончик пледа на руку.

«А если знает?» — безмолвно спросил Кирилл, всматриваясь в шляпника, чей колоритный образ становился еще необычнее в пляшущих бликах керосинки.

«Кого знает? Полковника? Так и пусть себе знает! Тем лучше для нас и хуже для него! Как же он поймет, что полковник перед ним — это подполковник, а не полковник, если он знает полковника, а подполковника и не видел никогда? А?»

«Погоны…» — неуверенно возразил Кирилл.

«Погоны? Скажете тоже! Ну сами посудите, подполковника он не знает… стало быть, не знает и погон, справедливо полагая, что погоны подполковника — это погоны полковника и перед ним самый что ни на есть полковник, а не подполковник, так ведь, господин полковник?»

Не успел Васютин вставить хотя бы пару слов в эту хитроумную тираду, как новая рябь сдула из кресла шляпника, уступив в нем место очаровательной десятилетней девочке в белом кружевном платье с васильковым передником.

«Ах, впрочем, какая разница, кто вы на самом деле, молодой человек! Поверьте мне, даме в изрядных летах, что здесь это не имеет ни малейшего значения! А то значение, которое это имеет для вас там, — просто выдумки и глупости. И здесь это особенно видно. Так что вы уж не упрямьтесь. Если Кэрролл сказал, что полковник, значит полковник, и нечего попусту пререкаться».