Тихо. Только трещит пламя на дороге.
– Эй! – оклик из леса. По-русски, почти добродушный… – Кто там палит-то?.
– Я, – говорит Темыч и закрыл глаза, не понимая, что происходит.
* * *
Светик готовила обед, когда в дом вихрем ворвались мелкие, игравшие во дворе, наперебой закричали:
– Возвращаются!
– Наши идут!
– В лесу!
– Скорей иди смотреть!
Девчонки посыпали наружу. И застыли у обваленного плетня, недоуменно глядя на то, как Санька – с пулеметом на плече и улыбкой на лице – шагает через заброшенный огород.
А за Санькой из леса выходили люди. Не только мальчишки. Нет – их было много, вооруженных и разно одетых.
Их было много.
Светик почувствовала, как перехватило горло. И – разревелась от неожиданного и почти болезненного ощущения счастья.
счастьяВолчья песня
Волчья песня
Небольшой костерок горел в углублении, скрытый со всех сторон плетеными стенками и высоким навесом из тех же веток. Вокруг костра на небольшой поляне черными тенями высились вигвамы, крытые березовой корой, призрачно белевшей в ночной тьме. Слышались обычные звуки спящих людей – шорох, хныканье, бормотанье… Жилища древних индейцев не казались такими уж неуместными в Цнинском лесу; скорей уж неуместными выглядели люди, сидевшие у огня – в молчании, зажав между колен американские винтовки.
На всех троих мужчинах была полевая форма армии США с еще не споротыми нашивками легкой пехоты.
Огромный сержант с физиономией неандертальца и такими бицепсами, что они распирали изнутри свободные рукава камуфляжной куртки, помешивал палкой угли с краю костра. Его украшенное шрамом лицо было неожиданно задумчивым, он явно ушел куда-то в свои мысли.
Рослый парень – скорей даже мальчишка – с румяным открытым лицом методично набивал длинненькими острыми патрончиками ребристый скошенный магазин к винтовке.