Светлый фон

Я был ранен, в фильтрационном лагере чуть не умер, потом – бежал и добрался до Воронежа. Воевал сперва у ополченцев, потом в ЧЗБ. А после войны так и осел в Воронеже. Если честно – не смог я вернуться в Тамбов, потому что там вспоминал бы все время про ребят. И даже узнавать ни про кого не стал. А когда сообразил, что ты и есть ты – то обрадовался.

Я был ранен, в фильтрационном лагере чуть не умер, потом – бежал и добрался до Воронежа. Воевал сперва у ополченцев, потом в ЧЗБ. А после войны так и осел в Воронеже. Если честно – не смог я вернуться в Тамбов, потому что там вспоминал бы все время про ребят. И даже узнавать ни про кого не стал. А когда сообразил, что ты и есть ты – то обрадовался.

Я пишу-то зачем. Я просто хотел попросить у тебя прощения за всех. Это важно. Для меня важно.

Я пишу-то зачем. Я просто хотел попросить у тебя прощения за всех. Это важно. Для меня важно.

Напишешь ли в ответ?

Напишешь ли в ответ?

Антон Анатольевич,

Антон Анатольевич,

ваш бывший физкультурник.

ваш бывший физкультурник.

* * *

Темка, привет!

Темка, привет!

Вообще это свинство – столько не писать. Я тебе написал аж целый один раз, а ты мне сколько в ответ? Всего один раз.

Вообще это свинство – столько не писать. Я тебе написал аж целый один раз, а ты мне сколько в ответ? Всего один раз.

Короче, погорела моя мечта. Поглядели на комиссии, что у меня пальцев как бы не хватает – и посоветовали подумать про что-нибудь приземленное. Я спросил, а что, летают когда – пальцами машут? Да еще на ногах? Они мне сказали, чтоб я не умничал, молод пока. Я тоже сказал. В общем, когда меня с суток выпустили, то я с горя забрал мамку и сестер и уехал в город Гавану, откуда тебе и пишу сейчас. Город хороший, народ отличный, Фидель еще жив, а на первом гидрокомплексе, который мы тут строили, я самолично на высоте сорока метров написал: «МИРУ – МИР!» Ругали долго и даже вычесть из зарплаты хотели, но местные власти вступились, тогда меня на всякий случай премировали. Я подумал-подумал, понял, что летчиком мне стать не дадут, и решил учиться на гидроинженера. Благо далеко ходить не надо, вуз прямо в Гаване открыли, наши, кстати. Сейчас на четвертом курсе. Поздравь – пру на красный диплом. Чуть что не по-моему, я сразу всем профессорам в нос нашим первым комплексом тыкать начинаю, его из окна видно. Они лапки вверх и оценку в зачетку.

Короче, погорела моя мечта. Поглядели на комиссии, что у меня пальцев как бы не хватает – и посоветовали подумать про что-нибудь приземленное. Я спросил, а что, летают когда – пальцами машут? Да еще на ногах? Они мне сказали, чтоб я не умничал, молод пока. Я тоже сказал. В общем, когда меня с суток выпустили, то я с горя забрал мамку и сестер и уехал в город Гавану, откуда тебе и пишу сейчас. Город хороший, народ отличный, Фидель еще жив, а на первом гидрокомплексе, который мы тут строили, я самолично на высоте сорока метров написал: «МИРУ – МИР!» Ругали долго и даже вычесть из зарплаты хотели, но местные власти вступились, тогда меня на всякий случай премировали. Я подумал-подумал, понял, что летчиком мне стать не дадут, и решил учиться на гидроинженера. Благо далеко ходить не надо, вуз прямо в Гаване открыли, наши, кстати. Сейчас на четвертом курсе. Поздравь – пру на красный диплом. Чуть что не по-моему, я сразу всем профессорам в нос нашим первым комплексом тыкать начинаю, его из окна видно. Они лапки вверх и оценку в зачетку.