— Ну не реви, я ж как ценитель, деточка, а не потребитель. Художник в душе, знаешь ли. Ага… И здесь тоже. Эх, красота! Как новенькая будешь!

* * *

Спать в палате пришлось на животе. Хотя и «спать» и «палата» — одни названия. Последняя представляла собой двадцатиместную брезентовую палатку с двумя рядами складных коек, поставленных вдоль скатов. Довольно просторненько, хотя можно уже заранее представить, в какой ад превратится это место, когда пойдет настоящий поток раненых. Пока же тут даже сортировали, правда, без разбора пола, а по типу ранений, и в их «палате» собрались сплошь обезноженные.

Дара, наверно, была единственной, кто добирался до койки самостоятельно. Ничего не поделаешь — носилки положены только тем, кто действительно не может ходить, а все прочие извольте топать, пусть и на трясущихся ногах с подгибающимися коленками. Остальные же ковыляли на костылях или лежали тихонько, задрав к небу конечности.

Оживляж, вызванный её появлением, прошел мимо сознания — сил хватило только пристроить рядом с кроватью возвращённую на выходе из операционной винтовку — остальные вещи ей пока не вернули. Вот и пришлось ковылять в бахилах, да новой распашонке, выданной вместо старой — разрезанной пониже спины и заляпанной кровью. Улегшись на живот, закрыла глаза, стараясь скорее заснуть, пока еще не полностью закончилось действие обезболивающего.

План удался ровно наполовину. Сначала спать мешали свежие швы, ноющие в паре десятков мест на заднице и ногах, да вскрики соседей, у которых наркоз уже отошел. Потом, едва провалилась в сон, как стало понятно — лучше б не засыпала. Всепоглощающая жажда пронизывала всё её существо. Но, увы, теперь не удавалось, наоборот, проснуться и попросить избавить её от страданий. Или, хотя бы, добить из жалости.

— Пей! — смутно знакомый голос вырвал из уже ставшего привычным кошмара, но в данный момент Дару интересовала только божественная влага, замершая прямо под носом, в считанных миллиметрах от пересохших губ.

Не выдержав, девушка, забыв про все манеры, просто сунула лицо в широкую чашку, в один момент всосала в себя все её содержимое, да еще и вылизала стенки языком, старясь подобрать последние капли.

— Еще! — собственный хрипящий голос было не узнать.

Зато, неспешно, из-за необходимости опираться на костыль, удаляющаяся мускулистая спина, с повязкой на левом плече, оказалась очень даже знакома. Тело само, разом забыв про боль и немощь, повернулось набок, а патрон неслышно скользнул в ствол.

— Стреляй уж, чего тянуть. — Спокойно сказал Бероев, не оборачиваясь и продолжая набирать в чашку воду из бачка, подвешенного на стойку палатки.