— Господа офицеры, получен приказ о передислокации. Завтра с утра, мы должны выдвинуться к станции Гранцель и начать погрузку на платформы тяжелой техники… — Он запнулся, подвигал туда-сюда по столу пресс-папье и пробормотал: — Боже, храни Германию и немецкий народ…

И только тут гауптман Риу понял, что ничем не отличается от своих солдат-резервистов. Потому что, как и они, он до самого последнего мгновения надеялся, что этот приказ никогда не поступит, что случится чудо и все как-то образуется… А ведь как кадровый офицер умом он понимая, что надеяться не на что, слишком далеко все зашло, политики просто не могут отступить. Ум говорил одно, а душа, душа жила надеждой.

Неделю спустя Хайнц Риу, добравшийся до места выгрузки техники на польской станции Крыжув, недалеко от Катовице, на своей «ауди» (личный состав, за исключением караулов, должны были везти на зафрахтованных автобусах, но гауптман предпочел собственный автомобиль), уныло торчал на платформе, наблюдая, как съезжают, взрыкивая мотором, с железнодорожных платформ его легкие разведывательные танки. За его спиной неуклюже переминался с ноги на ногу Клоц. Когда последний танк съехал с платформы, Клоц повернулся к стоящему рядом польскому железнодорожнику:

— Скажите, герр, а далеко ли отсюда до русской границы?

Тот задумчиво наморщил лоб (видно, не очень хорошо знал немецкий) и с ехидной ухмылкой ответил:

— Господину капралу следует знать, что от границы империи досюда пятьдесят километров. Для русских танков — всего час марша.

Хайнц стиснул зубы. Ну что за народ эти поляки! Никогда не умели ужиться со своими соседями. Во времена СССР были сателлитами русских, так терпеть их не могли. Потом вступили в НАТО, и что же? Довольно скоро невзлюбили немцев и чехов, своих старых товарищей по восточному блоку (не забывая, впрочем, и о своей нелюбви к русским}…

Под Крыжувом они простояли неделю. В сорока километрах севернее располагался заброшенный военный городок, построенный еще во времена Варшавского Договора, в котором был танкодром, когда-то, видимо, довольно неплохой. И Риу пропадал там целыми днями, слаживая экипажи. Это приносило свои плоды. Его дородные бюргеры научились рыбкой заскакивать в люки своих легких разведывательных машин, лихо разворачивались на пяточке и выжимали под сотню на раздолбанном проселке.

К концу месяца их снова собрал оберст Нагель. Все знали, что в начале недели его (как и большинство командиров полков) вызывали в Берлин, так что все офицеры терялись в догадках, с какой информацией он оттуда вернулся. Когда офицеры расселись вдоль длинных нейлоновых стенок штабной палатки, командир полка окинул их сумрачным взглядом и устало произнес: