— Коля… — голос сорвался, но она справилась. — Ей же 11 лет…

— Да, — снова глухо сказали в трубке. — Прощай, Аня.

Потом был обрыв. Доктор Варламова остановила трясущиеся пальцы на кнопке умершего сотового телефона и подняла глаза. Низкие утренние облака бросали на улицы города косые резкие тени. По улице бежали люди — некоторым приходилось перепрыгивать через тела, но не останавливался уже никто. Потом взвыли сирены.

Воскресенье, 17 марта

Воскресенье, 17 марта

Никто на Москву не собирается нападать. Но главное — это свобода доступа к источникам энергии. Никто не собирается их отбирать, никто не собирается их брать за так или присваивать себе. Правда, Хиллари Клинтон как-то обмолвилась, что надо еще подумать, по какому праву Россия владеет таким огромным количеством ресурсов, которые она совершенно нерационально использует и вообще использовать не может, особенно сибирские. И это заявление, конечно, юридической силы не имеет, но думать над ним надо. Потому что у нас Сибирь пустая и пустеющая. И так долго в мире продолжаться не может. Мир должен осваивать ресурсы планеты, это общие ресурсы. И если они юридически наши, нам будут за них платить, но если мы будем стараться к ним не допустить, то это плохая политика, и я не знаю, чем она кончится.

Res nullius cedit primo occupanti[28]

Спокойным, ровным движением Николай расстегнул нагрудный карман куртки и вложил в него умерший телефон. По улицам бежали люди, — бессмысленно, в разные стороны. Как будто можно убежать от своей судьбы. Впрочем, может быть, они бегут к своим семьям, желая встретить происходящее вместе. Николай улыбнулся такой улыбкой, которая бы вызвала одобрение и у немецкой овчарки. Вопрос «ты знаешь уже?» не удивил его ни на секунду. Он не просто знал. Первых убитых он увидел на улице двадцать минут назад. Полковник с наплечной нашивкой Военно-космической Академии, застреленный в затылок в упор. Молодой капитан в камуфляжной куртке, на которого потратили, наверное, патронов десять. Курсант Нахимовского училища. Курсант-речник, тело которого лежало прямо на проезжей части, на мосту через Карповку. «За что речника-то, видно же, что ему же лет 16 или 17 всего? — спросил Николай сам себя и тут же ответил: — А за то же, что и остальных. За форму».

Десять минут спустя, уже все поняв окончательно, уже находясь едва ли не на полпути к дому, он увидел и то, как это происходит. Быстрым шагом двигающаяся по Каменноостровскому проспекту пара мужчин перехватила человека в военной форме. За секунду до столкновения они разделились. Один почти в упор произвел два выстрела, второй прикрыл его. Это произошло наискосок от Николая через проспект, потому видно было все отчетливо, как и остальным немногочисленным прохожим. Два глухих хлопка, офицер опрокидывается на спину, буквально вышвыривая из разжавшейся руки какую-то сумку, и убивший его человек быстро прячет оружие и достает фотоаппарат. Вот в это Николай сначала не поверил, но так оно и было. Мигнула блеклая фотовспышка, застывший на мгновение диверсант тут же убрал камеру, и они вновь начали двигаться. Десять-пятнадцать метров пританцовывающего шага, стволы настороженно двигаются из стороны в сторону — и пара уходит вбок, через тот сквер, где стоит памятник Низами Ганджави. После этого несколько застывших было человек кинулись вперед — посмотреть. Николая среди них не было — он продолжил свой путь по другой стороне проспекта. Деталь с фотографированием была единственной, вызвавшей у него некоторое удивление своей неожиданностью, остальное было понятным. Диверсанты убивали сейчас людей по всей стране. Питер в этом отношении был почти «теплицей», лакомым кусочком для людей, получивших чью-то протекцию. По сравнению с Москвой в нем было резко меньше оружия: не сопровождали богатых дам в бутики вооруженные телохранители, не стояли у дверей учреждений многочисленные в столице сотрудники ФСО с «Бизонами» в руках и так далее. При этом в Петербурге было полно «мягких» целей, окупающих каждый потраченный патрон в невиданном до сих пор соотношении. Преподаватели действующих до сих пор военных училищ и академий, тыловики, курсанты, солдаты и матросы в увольнении. Самый выгодный с этой точки зрения вариант — «Можайка» или сразу Военмед. Профессора, врачи, курсанты-медики: это целая толпа абсолютно легитимных и при этом полностью беззащитных целей. Вражеский полковник, убитый на войне — это почти гарантированная «Бронзовая Звезда». Наш Военмед — это десяток подполковников на каждое отделение: от урологического до детского… При том, что самый дорогой специалист на линии фронта — это именно военный врач. Господи, на Лебедева и Боткина сейчас бойня, наверное…