... даже то, что перед погружением в эскапический сон так и не сходил в туалет. Истерзанное тело находилась в состоянии релаксации: мышцы охладевали от прошедшего пеклища, вся кожа покрылась приятной влагой, молоточки в висках стали затухать. Он, пьяно пошатываясь, встал на ноги. В пяти саркофагах еще спали люди, над ними еще витал белесый туман -- рассеявшийся дух низкотемпературного автоклава. И он узнал всех пятерых.

   -- Джон!.. Капитан Джон Оунли! Я вам приказываю подняться! -- Александру вдруг показалось, что их капитан слегка пошевелил головой.

   Нет, не показалось. Так оно и было. Здоровяк Джон с огромной шевелюрой рыжих волос открыл тяжелые веки. И сделал он это с таким трудом, словно поднимал штангу. Глаза тут же захлопнулись. Вторая попытка оказалась более удачной. Любопытно было наблюдать, как только что ожившие зрачки, не выражая еще никаких эмоций, плавали вправо-влево и пассивно воспринимали факт существования внешнего мира. Потом дернулись его губы и приподнялась голова. Тело зашевелилось, словно давно покинувшая его душа наконец-то вернулась в свое обиталище. Капитан Оунли тихо прошептал свои первые слова:

   -- Что это?.. Где я?.. Куда Виктория задевала мой галстук? Мы ведь собирались поехать к Хайту на день рождения...

   Виктория -- его первая жена, умершая на Земле около двух тысяч лет назад. Иногда во время эскапического сна в активную часть мозга память выбрасывает осколки далекого прошлого. Джон поднялся с саркофага, как ребенок поднимается из своей люльки: со взором полнейшего непонимания происходящего.

   -- Виктория! Ты где?!

   -- Очнись, капитан! Мы в дальнем космосе!

   Оунли отскочил, словно его ошпарили кипятком. Причиной было то, что он увидел Антонова.

   -- Ты кто?

   -- Я Алекс! Ваш почетный программист. Вспоминай! Мы возвращаемся с Проксимы!

   -- Ты не видел Викторию? Сегодня у Хайта день рождения. Двадцать пять лет старику... Да где я, черт возьми?!

   Капитан с изумлением посмотрел на свой саркофаг, потрогал его, наверное минут пять всматривался в лица остальных членов экспедиции. А далее с ним случилось то, что и должно было случиться. Он схватился за голову и начал стонать. Потом громко выть. И наконец -- кричать. Катался по полу, рвал на себе комбинезон. Глядя на него, никто бы не дал другого диагноза, кроме одержимости, которая, в свою очередь, изгоняется только усердными молитвами. Капитан продолжал свое неистовство бесконечно-долгие десять минут. Бес, вселившийся в его тело, вращал вокруг него, словно центрифугу, маленькую каюту. И первое, что он вспомнил под действием адской боли, это то, что она называлась каютой Забвения.