Авторитет стремительно уплывал, и допустить этого Пупок никак не мог.

– Какой стол – такой и стул, – едко и мстительно ответствовал он. – На завтрак объедки одни давали. Ты за кухней своей следи получше…

Николавна презрительно сплюнула, отвернулась и, ускрёбшись боками, протиснулась в автобус.

– Вавилычу скажу – пусть тебя на охрану поганой трубы ставит, – донеслось изнутри. – Тебе там самое место. И запах тот же.

Пупок дернулся было съязвить – да умолк… Поганая труба была местом известным. В прямом смысле поганая – тянулась она от самого Периметра за поселок к меленькой речке-вонючке, и по ней в эту речушку стекали отходы бытовой и прочей внутренней жизнедеятельности жителей поселка. Работенка считалась так себе, ни пришей ни пристебай, и почетом особым не пользовалась – кому ж охота сутки напролет нюхать редкостной мерзости амбре, от которого порой аж глаза слезились! И хотя считалась труба стратегическим объектом – как же, шпиёны, мать их, могут по ней за Периметр проникнуть! – да только средь поселковых давно уж получила название страпергической. И получить суточный наряд на ее охрану ой как не хотелось… Потому пришлось Пупку засунуть язык чуть глубже, чем обычно, и приступать к выполнению своих прямых обязанностей.

– Ладно, ладно… – забираясь в кабину, мстительно бормотал он. – Попомнишь еще, обширная ты моя… Как пить дать автобус в обратку не заведется. Погляжу, как тогда запоете.

– Ну?!.. Долго там ворчать еще будешь?.. – послышался из салона голос всеслышащей Николавны. – Извольте заводить, барин!

Пупок, решив соблюдать высокомерное, полное собственного достоинства молчание, выжал сцепление и дернул рычаг. Коробка зарычала, с трудом втыкая первую передачу, – и в унисон ей протяжно и грозно заурчало Пупково брюхо. Путь, по всему, предстоял долгий и муторный.

Первые километр-полтора дорога шла лесом. Порыкивал иногда двигатель, скрежетала коробка передач, скрипела подвеска на редких кочках, бабы в салоне терли о чем-то своем, бабском, забыв вроде бы о недавнем Пупковом позоре – словом, день налаживался. Работой своей Пупок был доволен. Обязанности просты – день через день прописано было ему гонять автобус на озеро, возить заготовительниц на рыбный промысел. Это – летом. Зимой же Пупок сам становился заготовителем, ходил так же через день в лес, таскал дрова, коих на нужды поселка требовалось не так уж и мало. Вавилыч вроде не обижал – положено было Пупку за его нехитрую работенку вещевое и продовольственное довольствие в меру потребностей, а также пять патронов в месяц наличкой. Вещевуху и продпаек он использовал по прямому назначению, а патроны копил, складывая в цинк со взрезанной наполовину крышкой, пытаясь скопить на автомат, утерянный три года назад в болоте в свой первый и последний выход в боевой дозор, и надеясь все ж хоть немного вернуть доверие начальства. Начвор Патрон Гильзыч тогда сильно осерчал и под любым видом запретил незадачливому воину приближаться к своей вотчине – складу вооружения – меньше чем на сто шагов. Правда, обещал сменить гнев на милость, если Пупок стоимость автомата возместит. Вот Пупок и копил, старался.