Он осознал сумятицу мыслей и, чтобы прийти в себя, растёр переносицу: так и до глюков недалеко…
«Глюки – они же галлюцинации – это не страшно. Просто их надо вовремя распознавать. И никому о них не рассказывать. Вчера, например, – стадо обезьян. Я ведь ясно видел, как они бегают по краю освещённого фарами участка дороги. Или ещё пример, как я искал замок на воротах гаража. Минут пятнадцать искал! И нашёл. Едва на рейс не опоздал, люди уже ждали… Или когда крем для бритья положил на зубную щётку, а ещё два раза пытался побриться расчёской. И как злился, что не получается!!! Глюки – это от усталости. Вот послезавтра и отосплюсь. В пятницу рынок не работает. А зря. Будь моя воля, я бы и по пятницам ездил. Кто выдумал эти праздники? На кой ляд они нужны? От чего отдыхать: от попыток свести концы с концами? Так ведь тем более не сойдутся, если дома сидеть…»
Он опустил руку и похлопал по оттопырившимся от выручки карманам куртки. Неплохо. Можно будет заплатить за аренду автобуса на неделю вперёд. Ему хотелось остановиться и пересчитать деньги, но учёт поступлений – это для Татьяны, пока он чай пьёт. Да и немного удовольствия сортировать и разглаживать мятые, надорванные, а порой и подклеенные рублики и двушки.
Максим вернул руку на руль и сказал вслух:
– Мусор… дерьмо! Хоть бы кто двадцатку положил!
И вся его жизнь теперь зависит от этого мусора. А если жизнь зависит от дерьма, то и сама жизнь…
Опять накатила тошнота и отвращение. Холодно… и дочь болеет. Максим непроизвольно сжал руль покрепче. «Как бесценное умещается в малом? Комочек жизни… задница – что мой кулак, третий месяц только, а я ей уколы… вот такая, выходит, у меня родительская любовь».
– Не могу я тебя уважать, Господи, – вырвалось у него внезапно. – Гнева Твоего боюсь, это есть, правда. Беды боюсь, и без того несладко. Но вот с любовью к Тебе как-то не складывается. Допустил человек промашку, не выполнил волю Твою, съел что не положено, и такое сокрушительное наказание. Как-то мелко для Твоего бесконечного величия, не находишь? Кроме того, Адама Ты делал сознательно, по образу и подобию своему. Выходит, он к Тебе ближе, чем мы к детям своим и к родителям. Но никому не приходит в голову отрывать ребёнку руки за то, что он без спросу что-то со стола стянул. Да и наказание Твоё какое-то бестолковое: сколько веков сгинуло, как Адама в землю закопали? Они-то с Евой хоть жрали чего-то с древа познания. Дураки! Лучше бы колбасу нашли. А мы? А я?
Он умолк, потрясённый новой мыслью: что же они такое узнали, что кара была столь велика? Что зашифровано под понятиями «добро» и «зло»? Предположив, что Господь всё-таки справедлив и наказание соответствует проступку, знание, украденное Адамом и Евой, приобретало зловещий смысл…