Хуан Фа бросился в атаку.

Сторожил варвар, одетый в мохнатую накидку из шкуры мускусного быка и меховую шапку. Но дерзкий вор пренебрег обязанностью, заснул, привалившись спиной к корявому стволу почти безлистного саксаула. Негодяев оказалось двое. Второй лежал рядом, завернувшись в одеяло. Костра они разводить не стали.

В сумраке разнесся крик. Хуан Фа отметил мимоходом: это улар. Он проснулся и слетел со скалистой вершины, чтобы спрятаться среди камней. На юге, в горах за студеной бурной рекой, завыл волк.

Купец шагнул к спящему варвару, выдернул из расслабленных рук свой же бронзовый топор и обрушил на лицо, не дав преступнику шанса вскочить на ноги. Тот, залитый черной в сумраке кровью, захрипел — и все же попытался встать. Хуан Фа ударил по темени, приканчивая.

Кривоногий приятель вора пробудился. Заорал, выскочил из-под одеяла и прыгнул за камни, словно тушканчик.

А, хочешь побегать наперегонки с бронзой? Купец ухмыльнулся и швырнул топор. Удар в левое легкое швырнул варвара наземь, лишив всякого желания драться.

— Ты думал, это весело, украсть у человека лошадь и сандалию? Посмейся теперь! — прорычал Хуан Фа и размозжил врагу голову.

Все же убивать — скверно. Расправа над сонными еще не скоро сотрется в памяти. И даже если ты шутишь, разя второго врага, легче на сердце не становится. Проклятые конокрады.

Перевернув злодея на спину, Хуан Фа удостоверился: не дышит.

И вдруг торговцу стало нехорошо. Вор оказался мальчишкой, лет тринадцати от силы, чье тело едва приняло взрослые пропорции. Он лежал на спине, уставившись мертвыми глазами в предрассветную серость. Зубы подпилены — треугольные острые клыки, на лице татуировка: темный древесный ствол от подбородка до лба. От ствола по щекам, скулам и лбу тянутся ветви. Мальчик носил на коже священный символ, Древо Жизни.

Хуан Фа пожалел, что увидел это лицо. Возможно, мальчик — шаман. Купец подошел к другому варвару. И у того зубы заточены, а на лице племенные знаки. И тоже совсем молоденький.

Хуан Фа подумал, что лишь пять лет назад был в таком же возрасте.

И слов не хватит описать, как встревожил и расстроил вид убитых. Хотя желудок был пуст, купец отковылял в сторону и постоял нагнувшись, пока сердце не перестало колотиться в груди, пока не прекратила толкаться в глотку желчь. Не хотелось глядеть в лица мертвецов.

— Боцзин! — позвал он кобылицу. — Как ты?

Шагнул ближе, чтобы уловила запах. Она ткнула влажным носом под мышку, купец благодарно погладил ее шею. Славная лошадка, лучше тебя в целом мире нет… Купил ее у банды варваров-арабов, и уж здешним горным лиходеям отдавать на съедение такое чудо постыдно.