Не было никакого желания готовить себе ужин, или там, сидеть за компьютером, играть на гитаре… Полная апатия и усталость.

Выписываться из больницы пришлось с боем — врачи не хотели отпускать меня, мол, второе сотрясение за короткий срок, возможны осложнения. Впрочем, они были посланы нахер — постоянно находиться неподалеку от Рей, и не иметь возможности ее увидеть, выматывало не хуже, чем ожидание неприятностей. Думал, что дома будет легче, бытовые заботы помогут отвлечься, успокоиться. Как оказалось, я ошибался.

Без этого состояния напряжения, в которое я усиленно вгонял себя, все время, проведенное в больнице, начали возвращаться задавленные воспоминания.

Дернувшаяся голова Аобы. Взметнувшиеся длинные волосы — он ведь тоже был металлюгой, играл… Вроде бы на бас–гитаре.

Память сохранила этот момент, как на фотографии. Брызги крови, какие‑то осколки, матово–темным выделяющиеся на фоне светлой витрины. Звук. Громкий хлопок, и почти незаметный на его фоне хруст. Разбившееся стекло. Мгновение тишины, и вслед за ним, многоголосый крик.

И запах чего‑то старого, сырого и заплесневевшего. Как в старом холодильнике, куда давным–давно никто не заглядывал.

Я поймал себя на том, что трясясь, остервенело тру щеку, на которую брызнула кровь Аобы. Хватит, хватит… Успокойся.

Несмотря на все самоуговоры, слова, которые я повторял словно мантру, унять дрожь никак не получалось. Меня уже не просто трясло — колотило, словно в судорогах, а из глубин памяти все продолжали всплывать картинки.

Аоба. Его смерть. Тот телохранитель, так и оставшийся для меня безымянным. Его движение, когда он поднял пистолет, и то, как он начал дергаться, когда в него попали пули.

Пелена страха, бессильной злобы, и какого‑то беспросветного отчаянья накрыла меня с головой, не давая успокоиться, сосредоточиться.

На весь этот коктейль эмоций как‑то очень легко и «правильно» легли восоминания о Евангелионе. Ева-01, неудержимо–яростная, могучая и совершенно чужая, и в то же время, дико притягательная. Как–будто чужой человек, пахнущий, как кто‑то очень родной и близкий. Это противоречие раздражало, заставляло беситься в приступах бессильной злобы, выместить ярость хоть на ком‑нибудь…

Неспособный сопротивляться всем этим чувствам, я скрючился на полу, спрятав голову в руках. Дико хотелось спрятаться, свернуться в самого себя, схлопнувшись и исчезнув из этого мира…

Как же мне не хватает Рей…

Глава 24.

Глава 24.

Очнулся я все там же, на полу, куда и рухнул во время вчерашней истерики. В памяти то и дело всплывали обрывки сна, мутного и лихорадочного, где переплелись в кучу и атака Рамиила, и стрельба в кафешке, и давящее присутствие Евангелиона…