– Дальше, – я потребовал, чтобы Соколовский продолжал.

– Дальше… – повторил капитан задумчиво. – А дальше получилось все очень странно. Услышав от Мурата такие слова, я подумал, что он… Одним словом, что с ним не все в порядке. Да еще глаза эти, словно у слепого…

– Ну, не тяни кота за яйца! – Загребельный не выдержал столь вялого продолжения, по большей части основанного на Костиных эмоциях, а совсем не на фактах.

– Понимаете, товарищ подполковник, – Соколовский как-то виновато глянул на Андрюху. – Мне сразу захотелось Мурата растормошить, привести в норму. Я ему прямо так и сказал: «Эй, очнись! Мы с тобой вместе Ветрова отыщем». А он говорит: «Не могу я. Попал в «тупик забвения». Отсюда не выбраться». Вот тогда я серьезно за Ертаева испугался. Нет, конечно же не из-за какого-то там «тупика». Подумалось, что старлей совсем с катушек слетел. Я его схватить попытался, встряхнуть как следует. Но нихрена путевого из этого не вышло. Только, значит, руку протянул, только его бушлата коснулся, а Мурат тут и пропал, рассыпался. Один лишь серый пепел вокруг заклубился.

– Серый пепел… – повторил я, припоминая все те случаи, когда на меня падал этот зловещий серый снег.

– «Пусть не доверяет ханхам»… – подполковник ФСБ думал о других, более близких ему вещах. – Эх, Костя-Костя, зря ты Ертаева хапанул. – Леший сокрушенно покачал головой, но тут же с надеждой глянул на капитана: – А больше Мурат на контакт случаем не выходил?

– Никак нет, товарищ подполковник, – капитан отрицательно покачал головой.

– Хреново, – подытожил Загребельный, на что Соколовский лишь пожал плечами. Может этот жест означал, что он бессилен что-либо изменить, а может просто, что плохо понимает суть всего происходящего.

– Дальше-то что было? – я задал вопрос чисто из педантичности, привычки доводить все до конца, в том числе и историю капитана.

– До аэропорта добрался уже под вечер. Пришлось отсиживаться. Сперва стаю квакух пропускал, потом кентавры нарисовались. Короче, едва успел до темноты. – Тут по лицу спецназовца пробежала болезненная гримаса, след от воспоминаний о том вовсе не простом и не легком для него дне. – Ну а дальше…

– Я Максиму Григорьевичу рассказал о твоей девушке, – Леший помог своему верному боевому товарищу. – Ты уж не серчай за это. Мы ведь сейчас все одной жизнью живем. И радость, и горе у нас общие.

Костя ничего не ответил, просто несколько секунд с каменным лицом глядел на клубы дыма все еще подымавшегося над пепелищем. Я представил как ему сейчас тяжело и какие усилия он прикладывает, чтобы не показать этого.