– Тут тихо. Помнишь, на прошлой неделе к моему дяде ездили…

– Дальше проедем…

– Не, там есть яма. Я помню. Где фонарь?

– Я…

– Где фонарь, ишак?!

– Там, в багажнике есть! Аварийный, да…

Дверь оставалась открытой. Играла дагестанская эстрада, какой-то певец пел про свои любовные страдания. Кстати – а вы знаете про дагестанскую эстраду? Нет? Напрасно. Бывают хорошие вещи…

– Лопату взял?

– Да, брат, взял…

Включился фонарь. Луч света пробил темноту…

– Шайтан, где яма…

Не дожидаясь, пока эти твари нащупают лучом фонаря кого-то из нас, я открыл огонь. Короткая очередь – остановка. Фонарь падает в траву… останавливается, луч безжизненно светит куда-то назад.

– Сафар! – И тут же, более истеричным и испуганным тоном: – Сафар!

Урод. С бейсбольной битой на автомат. В монокуляр ночного видения мне было отлично его видно – он пытался обойти машину, держа на замахе бейсбольную биту.

Очередь – в монокуляр видно, как от головы – ее лучше видно на фоне более светлого звездного неба – отлетает кусок. Человек… хотя какой, к черту, это человек – падает, бейсбольная бита стукает о кузов машины.

Дагестанская эстрада продолжала играть.

– Какого… хрена!

Идиот. Хоть и Ирак прошел – а полный идиот. Интересно – все американцы такие идиоты? Я бы лежал без движения, без звука еще минут десять-пятнадцать как минимум. И то потому, что времени не хватает. Кто сказал, что в машине только двое? Может, еще один – въехал, что происходит, лег между сиденьями и лежит. С помпой. Или травматом, переделанным на боевые. Всякое может быть.

– Иди. Проверь.

К счастью для него самого – американец спорить со мной не решается. Идет к машине – довольно грамотно, кстати, идет. Я смещаюсь, чтобы эффективнее прикрывать его…