Иоанн резко поднялся и скрылся в темноте. Кирилл недоуменно посмотрел ему вслед:
— Что с ним? Я же только перевел слова.
Мария тихо сказала:
— Это песня не для нас. Не для нас, понимаешь? Выключи.
Голос певицы оборвался на полуслове. Святослав встал и пошел за Иоанном. Тот стоял, прислонившись к дереву, в десятке метров от лагеря. Шершавая кора сочилась влагой, и ветер стряхивал с листьев капли недавно прекратившегося дождя.
— Ты в порядке? — спросил Святослав.
— Да, все нормально.
Помолчав, Иоанн заговорил снова, медленно и вместе с тем отрывисто:
— Знаешь, у меня такое странное чувство, будто мы умерли. Или застряли где-то между жизнью и смертью. В сумерках на грани ночи и дня. День закончился еще до нас, и теперь нам предстоит шагнуть в ночь. А может быть, перешагнуть через ночь…
На его лице появилось выражение глубокой задумчивости, которая всегда служила Святославу напоминанием о том, что Иоанн склонен к мистицизму; затем это выражение пропало, сменившись тенью загнанного вглубь страдания, и он устало сказал:
— Извини, но я хочу побыть один.
Святослав кивнул и повернул обратно: существуют вещи, с которыми каждый должен справляться сам.
Сырой стылый воздух стлался над темной землей, окутанной испарениями, и даже голос ветра звучал сипло и безнадежно.