— Простите, я не хотел перебивать. Мисс Сол, я осмотрел ее. Птицу придется заменить, она никуда не годится. Оба легких повреждены, и с диафрагмой не все в порядке. Я доставлю новую сегодня же после обеда, если это удобно.

— Да, хорошо, Аллард, только проследите, чтобы она была здоровой. Я не хочу, чтобы она умирала у меня при гостях.

— Я все проверю.

Мужчина исчез в лифте, и Наоми Сол снова повернулась к Габриелу:

— Никогда не думала, что содержание вольера потребует столько хлопот. Мы попытались создать здесь простейшую экосистему, но недели не проходит без несчастных случаев. И неизменно по причинам, которых можно было бы избежать, если бы не юридические проектные ограничения на все что угодно генинжевое. Сами знаете, все должно быть одобрено чуть ли не в пятнадцати независимых технических комитетах.

— Ну, полагаю, у них есть свои причины, — небрежно сказал Габриел.

— О, конечно, и я последняя, кто стал бы это оспаривать. Но желать не запрещено. В прошлом месяце у одной из карликовых белых цапель случился припадок, и она запуталась в плюще. Мы обедали здесь и услышали треск. В следующую секунду эпилептическая цапля уже плескалась в тарелке судьи Уэллера. Но судья и глазом не моргнул. Он поднимает голову и говорит: «Не могли бы вы сказать повару, что мой суп немного недоварен?»

Хозяйка весело засмеялась, а Габриел выдавил кислую улыбку.

Отсмеявшись, Наоми счастливо вздохнула:

— Такие вот дела. Обычно говорят, что верблюд был лошадью, разработанной каким-то комитетом. В наши дни это буквальна так.

Грациозным жестом она подняла вуаль, открывая лицо, напоминающее полированную африканскую статуэтку. Ее глаза под нависающими веками смотрели гордо и уверенно. Кожа Наоми была гладкой, но твердой как красное дерево — красивая, но без подлинного характера. Может, косметические процедуры и возвращают вид юной конфетки, но по лицу человека можно прочесть историю его жизни, а регенерация неизбежно счищает эту историю. И какой тогда смысл жить, чтобы потом так себя ограбить?

— Вы когда-нибудь видели настоящего соловья? Сол подняла вверх палец.

— Нет, не этого. Настоящего соловья. Настоящий — он довольно невзрачный. Коричневый, знаете ли, с… чуть голубоватым отливом? Он возвышает себя красотой своей песни. Понимаете, он должен петь, чтобы сделаться особенным. Эта необходимость… и придает ему достоинство.

— Хм-м. — Лицо Наоми снова повеселело. — Почему я чувствую себя как автор телепрограмм, который только что получил плохую рецензию?

Смущенный, Габриел соскользнул с кресла на пол и, запахнувшись в пальто, сел скрестив ноги. Он и сам понял, какими напыщенными прозвучали его слова. Досадуя на себя, землянин сказал: