– Ларка, твои волосы – как пламя лесного пожара! – восхищенно выдохнул я. – Они горят ярче солнца!
– Ларка, твои волосы – как пламя лесного пожара! – восхищенно выдохнул я. – Они горят ярче солнца!
– Угу… И конопушки – тоже, – сокрушенно вздохнула она.
– Угу… И конопушки – тоже, – сокрушенно вздохнула она.
– И что? Мне нравится!
– И что? Мне нравится!
Сестричка повернулась ко мне и грустно пожала плечами:
Сестричка повернулась ко мне и грустно пожала плечами:
– Тебе – нравится, а всем остальным – нет…
– Тебе – нравится, а всем остальным – нет…
– Тебе кажется! – усмехнулся я. – Если бы им не нравилось, то Граня Комель не стал бы набиваться мне в друзья, а Макрик Черноух не прокрадывался бы по утрам к нашему окну. И не подглядывал бы за тем, как ты одеваешься…
– Тебе кажется! – усмехнулся я. – Если бы им не нравилось, то Граня Комель не стал бы набиваться мне в друзья, а Макрик Черноух не прокрадывался бы по утрам к нашему окну. И не подглядывал бы за тем, как ты одеваешься…
Ларка густо покраснела, зачем-то прикрыла рукой грудь и опустилась в воду по самую шею:
Ларка густо покраснела, зачем-то прикрыла рукой грудь и опустилась в воду по самую шею:
– Он подглядывает? Зачем?!
– Он подглядывает? Зачем?!
– Нравишься ты ему, – подражая Браззу-кузнецу, басом сказал я. – Он говорит, что ладная ты шибко. И что другой такой больше нет.
– Нравишься ты ему, – подражая Браззу-кузнецу, басом сказал я. – Он говорит, что ладная ты шибко. И что другой такой больше нет.
«Другой такой больше нет…» – мрачно повторил я. И тяжело вздохнул.
Видимо, услышав мой вздох, баронесса дернулась, так как часть воды из переполненной бочки выплеснулась на пол: