Я заблуждался.
Теперь я понимаю это, но не понимаю, почему меня всё-таки взяли. Везение? Как можно считать везением чью-то смерть — я ведь так никогда и не спросил, что случилось с моим предшественником, с тем, чьё место я тогда занял.
А может, всего этого и правда не было? Двенадцать, двенадцать, двенадцать. Подтвердила бы Таис эту историю? Если бы ещё разговаривала со мной…
Я сидел на затянутой целлофаном кровати, не решаясь подняться.
От яркого света болела голова. Воздух в камере пах хлором и обжигал холодом гортань при каждом вздохе, а правое плечо вновь нарывало, как при инфекции.
Я помню всё слишком хорошо, чтобы это было лишь бредом, родившемся в тот миг, когда произошла авария в нейросети. Я помню себя. Я знаю.
Но в то же время мне иногда кажется, что на самом деле я не помню ничего.
Все эти люди, эти лица, которые так упорно ускользают из моей памяти — я знал их лишь несколько лет назад, но вспоминаю так, словно мы не виделись уже столетие.
Только одно лицо я помню хорошо.
Лида.
Я упёрся руками в кровать, намереваясь подняться, но остановился.
Я помню. Моё первое назначение, первый полёт с Земли, первый корабль, на котором я полетел.
34
34
Мой первый корабль назывался Сфенел.
Это было небольшое пассажирское судно, которое до венерианского кризиса занималось коммерческими рейсами, а потом перешло под управление государственного НИИ и перевозило научных сотрудников, годами курсируя по неизменному маршруту между Землёй и орбитальной станцией на Меркурии.
Первый пилот — высокий, рыжий, с редеющими на затылке волосами — был похож на простоватого деревенского парня, который отправился в большой город на заработки и неожиданно, по воле какого-то безумного случая, стал космонавтом.
— Первый раз? — спросил он меня, когда мы готовились к старту, хотя наверняка подробно изучал моё досье.
Я кивнул, промычав в ответ что-то невнятное. Губы у меня пересохли, мне хотелось пить, а дышал я так, словно только что-то совершил многокилометровую пробежку.
— Волнуешься? — продолжал пытать меня пилот, улыбаясь.