— Лариса, — сказал я, отводя глаза в сторону, — останешься за старшего. Если со мной что-то случится, пробивайтесь в Гременец окольными путями, потому что тебя и Вячеслава Архиповича кое-кто знает очень хорошо. Лазер спрятан в переулке, в присыпанном холодильнике. Лианна знает, где это. Ведь знаешь, Анюта? — обратился я к девушке.

Та, преданно глядя на меня, радостно закивала головой. Эх, дитя неразумное!

Не ожидая ответа, я развернулся и уже было сделал шаг из-за стенки гаража, когда меня остановил металлический, совсем на себя не похожий, голос Беловода:

— Стой! Стой, Роман! Подвиги отменяются. Ты что задумал, обормот? Думаешь, они на тебе остановятся? Неужели ты и до сих пор не понял, что людям Мельниченка, или Пригожи, или тому же Гемоновичу нужен именно я. Не остановятся они на тебе. А защитить и меня, и всех нас можешь сейчас только ты. Нельзя тебе подставляться…

Голоса за гаражами стали громче, профессоров, наоборот, снова притих:

— Понимаешь, Роман… Я много думал… В гипсе оно, знаешь, удобнее… Я тебе уже говорил. Именно я причина всего этого бардака и именно я должен за все отвечать. Это будет по справедливости. Я должен ответить… За все свои поступки. Перед собой, перед тобой, перед богом, которого ты, Роман, все еще не ощутил… И перед людьми, которых ты, Роман, все еще не понял…

— Смотрите, смотрите, здесь кто-то есть, — послышалось за моей спиной и внутри у меня будто что-то оборвалось.

«Снова не успел, снова не успел», — больно билось в висках в то время, когда Лялька запыленной молнией мелькнула возле меня.

— А ну, всем отойти! Отойти всем, говорю! — вибрирующим голосом кричала она, размахивая пистолетом. Без патронов, правда, но об этом же никто, кроме нас, не знал.

Лялька наступала на грязную толпу измазанных людей, которых я «еще не понял», и те пугливо отступали назад. За Ларисой увязалась и Лианна. Я застыл, прикрывая собою Беловода с Тамарой, замершей возле него. Вдруг я услышал, как она — совсем трезво, кстати — произнесла:

— Дурак ты, Славка!.. Пусть бы шел он. Все одно этим людишкам ничего не докажешь. Только кулаком.

— Почему же ты всю свою жизнь доказывала им что-то словами, Тамара? И за что тогда я тебя полюбил, в конце концов?..

— Так это ведь ты всю свою жизнь считал, что надо не доказывать, а убеждать. Идеалист… Впрочем, и я тебя тоже за это…

Я на минутку обернулся. Они приблизили лица друг к другу, вглядываясь во что-то, видимое только им одним. И две печальных улыбки отражались одна в одной, словно в двух зеркалах. Но от одной из них странным образом становилось строже мягкое лицо профессора. И таким же странным образом от второй улыбки смягчался суровый профиль Тамары Гречаник.