Он смотрит на меня.

– Ты знаешь о плите посреди Чёрных земель? О плите-обелиске с надписью «Тут кончается бессмертие»?

Он склоняет голову.

– Тело императора доставить туда. И распять на плите. Хотя он всё равно не оживёт завтра.

Последнюю фразу я говорю в сторону. Для всех и ни для кого.

Глаза Баргота округляются.

– Ты слышал, – повторяю я.

– Да, господин, – он отправляет прочь очередного посыльного.

Я поднимаюсь с трона.

– Кстати, Баргот, кто покажет мне мои нынешние покои? И ещё: где моё оружие?

Они боятся меня. Боятся больше, чем того императора. Страх перед ним был просто привычкой, выработанной за столетия. Страх передо мной реален. Это страх перед человеком, который меняет привычный уклад их жизни. Который в одиночку уничтожил тысячу воинов, который отрубил голову императору.

Я оглядываюсь на Кранаса. Он остаётся держателем mortirum и vitum, но теперь он – бессмертный. Теперь он не может ими воспользоваться. Но он – знает. Молодой астроном наверху ещё не знает, а Кранас – знает.

– Его – в камень, – показываю я на Кранаса.

Тот вскакивает с места и что-то кричит, но это неважно.

Я – Риггер. Я буду править огнём. Править кнутом.

Жестокости придётся учиться снова. Я отвык от неё.

* * *

Я, чистый и благоухающий, возлежу на диване. Полуобнажённая девушка помахивает опахалом, другая – растирает мне ноги. Я ощущаю себя императором гораздо в большей мере, нежели когда я сидел на троне, а передо мной падали ниц шеренги солдат.

Главный архитектор дворца Наутиокон (я с трудом запомнил это имя) рассказал, что башню воздвигли по приказу императора триста лет назад. До того тронный зал помещался на первом этаже. Император хотел находиться выше всех. Кроме того, и солдаты, и гости, которые поднимались по лестницам, а не на лифте, представали перед императором измотанными и уставшими, что позволяло ему чувствовать себя ещё сильнее.

Он был эгоистом. Как и я.