Я так и не увидел его лица.

  Мы стояли с Антоном и смотрели на эту грязную пластиковую занавеску бледно-желтого цвета, ввиду пятен ставшем преимущественно черным…

  Я взглянул на листомана, тот, будто предугадав, посмотрел на меня. Я хотел  узнать у него, что он думает. Однако по глазам понял: также, как и я. Ровным счётом ничего. Мы уже просто не знали, что думать, предполагать.. или ждать. Поэтому, боле не мудря лукаво, резко зашли, отстранив занавесь.

  Гоша лежал под потёртым одеялом на капище мешков с песком и, смоля сигарету, смотрел на далёкий потолок. К его раненной ноге от какого-то громоздкого прибора шла трубка откачивания крови – это я понял по перегоняемой жидкости характерного цвета. Украдкой взглянув на нас, Георгий перевёл взгляд обратно, усмехнулся и сказал:

  – Кто же ещё мог навестить старого балбеса…Вы уже всё знайте? – его взгляд перешёл на нас.

  Конечно, он находился в горизонтальном положение, но из-за его приподнятой его же рюкзаком головы скачущие зрачки были видны хорошо.

  Поэтому мы молча кивнули. Почему-то я смотрел на него с некой злобой.. за что, за то что он умирал? Наверное – да. Я был обижен на него за это, хоть и понмиал, что он не виноват… Опять глупо.

  – Тогда уже нечего устраивать маскарад, – напарник поднялся, взял сигарету изо рта и, затушив её об плотную ткань мешков, сел, свесив только одну, здоровую, ногу.

  На нём были его штаны и свитер: тут было ничуть не теплее, чем на снаружи.

  – Как по вашему, сколько мне ещё осталось? – товарищ с грустью посмотрел на нас обоих.

  Но мы не отвечали, продолжая с неподдельной обидой глядеть на того. Спустя секунду, резко выдохнув носом, я поджал губу, пытаясь сдержать слёзы, предательски накатывающие на глаза.

  Ещё секунду посмотрев, Гоша перевёл взгляд на пол и, с грустью усмехнувшись, констатировал:

  – Ха, не хотите отвечать… А я не хочу об этом думать…

  И тут, чуть задыхаясь, Антон спросил:

  – Ты сможешь? – я, от неожиданности, резко обернулся на него.

  Его щеки были красны, а по правой и вовсе медленно катилась слеза, в то время как сам охотник всеми силами пытался остановить остальными, быстро вдыхая и выдыхая носом спёртый воздух и притом, подобно мне, только сильней, поджав губу. И тогда я увидел в его очах самое сильное чувство, что когда-либо за ним наблюдал: во влажных глазах так и пылала надежда…

  Георгий обернулся на вопрос и, спокойно отреагировав на изменение Антона, ответил, устремив взгляд вновь в треснутую плитку “палаты”:

  – Смогу ли я? Ха, теперь это не от меня зависит… Я.. я не хочу умирать, однако сейчас моя жизнь находится в чужих руках, – его глаза тоже наполнились слезами и он, пытаясь скрыть их от нас, быстро поднял лицо к потолку и медленно задышал ртом. – Ведь.. все боятся смерти, даже те, кто это отрицает. Они просто врут, потому как того, что ты не знаешь, ты не можешь не опасаться. А смерти не знает никто…