— Я не люблю своего отца, степняк. Я вообще не люблю. Если его убийство поможет моим собратьям продолжать выполнять свою миссию, я его убью.
Найюр смотрел на этого человека. Голова у него гудела от усталости. Можно ли этому верить? То, что он сказал, имело смысл, но Найюр подозревал, что дунианин способен все, что угодно, заставить звучать правдоподобно.
— Кроме того, — продолжал Анасуримбор Келлхус, — ты ведь и сам отчасти разбираешься в таких делах.
— В чем именно?
— В том, как сыновья убивают отцов.
Скюльвенд не ответил — только взглянул на него оскорбленно и сплюнул на землю.
Сохраняя на лице выражение спокойного ожидания, Келлхус охватил его ладонью своих ощущений. Степь, приближающийся ручей — все постороннее исчезло. Найюр урс Скиоата сделался всем. Его участившееся дыхание. Напрягшиеся мышцы вокруг глаз. Голубой сосудик, бьющийся в такт пульсу на жилистой шее, точно извивающийся червяк. Он сделался хором знаков, живым текстом, и Келлхус свободно читал его. Если он собирается овладеть этими обстоятельствами, надо все рассчитать.
С тех пор как Келлхус бросил охотника и направился на юг через северные пустоши, он встречал немало людей, особенно в городе Атритау. Там он обнаружил, что Левет, охотник, который его спас, не был исключением. Прочие люди, рожденные в миру, были не менее простодушны и невежественны, чем этот охотник. Келлхусу достаточно было высказать несколько примитивнейших истин — и они начинали дивиться ему, точно некоему чуду. Ему достаточно было собрать эти истины в грубые проповеди — и они готовы были пожертвовать своим имуществом, любимыми, даже детьми. Когда он выехал из южных ворот Атритау, его сопровождали сорок семь человек, называвшие себя «адуньянами», «малыми дунианами». Пути через Сускару не пережил ни один. Из любви к нему они пожертвовали всем, прося взамен только речей. Хотя бы подобия смысла.
Но этот скюльвенд был другим.
Келлхусу и прежде приходилось сталкиваться с подозрительностью и недоверием, и он обнаружил, что их тоже можно обратить себе на пользу. Он выяснил, что подозрительные люди, когда они наконец решатся довериться, становятся еще податливее остальных. Поначалу они ничему не верят, потом же внезапно начинают верить всему — то ли во искупление своих первоначальных сомнений, то ли просто затем, чтобы не повторять прежних ошибок. Многие из его самых фанатичных приверженцев были именно такими неверующими — поначалу.
Однако недоверие Найюра урс Скиоаты отличалось от всего, с чем ему доводилось сталкиваться до сих пор. В отличие от остальных, этот человек его понимал.