Мальчишка скручивал каким-то тросом три противотанковые гранаты и брикет тротила — с трудом удерживая на весу четырехкилограммовую связку. Олег не сразу понял, зачем он это делает. Понял, лишь когда взглянул в лицо паренька — упрямое, злое, с чёрными на белом пятнами веснушек, но в то же время вдохновенное. Поняв же, заорал:
— Дай сюда! Я поползу! — но мальчишка, вывернулся почти из самых рук, больно звезданул Олега босой пяткой в глаз и выкатился из-за земляного холма. Полежал, перевернулся на живот и быстро, ловко пополз, вжимаясь в землю.
— Стой! — Олег рванулся за ним, но Йерикка дёрнул его назад:
— Прикроем его!
В самом деле — пехотинцы сообразили, что к чему. Но три ствола размели мальчишке дорогу. Он на секунду задержался у подбитой машины, поправляя свою связку, махнул рукой горцам и пополз дальше.
— Он же не сможет её кинуть, то тяжко, — прошептал Богдан.
— Он не станет её кидать, — тихо ответил Йерикка.
— То как? — расширил глаза Богдан. Вместо ответа Йерикка обнял его за плечо и, помедлив, сказал:
— Смотри, горец, как надо умирать.
Мальчишка поднялся в рост в шести шагах перед носом танка. Видно было, как пули прошили его насквозь, а потом он упал под гусеницы, вскинув над головой руки со связкой, ударившей по броне.
Олег, Йерикка и Богдан видели, как мальчишку разодрало в куски гусеницей… а потом сверкнуло пламя — ослепительно-магниевое, не гранатное. Подброшенная сдетонировавшей боеукладкой, башня танка взлетела и закувыркалась прочь, вращаясь, как тарелочка-фрисби…
— Имя-то его как? — спросил. Богдан. — Как имя-то его?!
И тогда Олег оказал слова, которые десятки раз слышал на Земле, но не воспринимал всерьёз — они были далёкими, эти слова, они не имели отношения к его, Олега, повседневности… а сейчас вдруг придвинулись, дохнув в лицо сталью, гарью и кровью, сделавшись близкими… Олег сказал:
— Имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен… Что ещё тебе, Богдан?