Потом откашлялся и еще раз сплюнул.
— Как говорит Эсми…
Эсменет. Она тоже часть игры.
После стольких месяцев тесного общения Келлхус знал Ахкеймиона куда лучше, чем сам Ахкеймион. Люди, любившие колдуна, — Ксинем и Эсменет — часто считали его слабым. Они старались делать вид, будто не замечают его дрожащих рук или болезненного выражения лица, и говорили о нем с почти родительским стремлением защитить. Но Друз Ахкеймион — Келлхус знал это — был куда сильнее, чем считали все, и прежде всего сам Друз Ахкеймион. Некоторые люди растрачивали себя на непрестанные сомнения и размышления, до тех пор, пока не начинало казаться, что у них вообще нет облика, за который они могли бы ухватиться. Некоторых людей словно бы отесывал грубый топор мира.
Испытывал.
— Скажи мне, — проговорил Келлхус, — сколь много должен отдавать наставник?
Он знал, что Ахкеймион давно уже перестал считать себя его наставником, но колдун был достаточно тщеславен, так что не стоило лишать его приятных иллюзий. Самая могучая лесть не в том, что сказано, а в допущениях, стоящих за тем, что сказано.
— А это, — отозвался Ахкеймион, снова отводя взгляд, — зависит от ученика…
— Значит, следует знать ученика, чтобы не дать ему слишком мало.
«Он должен сам задать себе этот вопрос».
— Или слишком много.
Такова была особенность мышления Ахкеймиона: для него не было ничего важнее противоречия и не существовало ничего очевидного. Он наслаждался, срывая покровы и обнажая сложности, скрывающиеся за простыми на первый взгляд вещами. В этом он был почти уникален: Келлхус обнаружил, что люди, рожденные в миру, презирают сложность почти так же сильно, как ценят самообман. Большинство из них предпочло бы умереть в иллюзии, чем жить с неопределенностью.
— Слишком много… — повторил Келлхус. — Ты имеешь в виду таких учеников, как Пройас?
Ахкеймион уставился на свои сандалии.
— Да. Таких, как Пройас.
— А чему ты его учил?
— Тому, что мы называем экзотерикой. Логике, истории, арифметике — всему, кроме эзотерики — колдовства.
— И этого оказалось слишком много?
Колдун озадаченно умолк; он вдруг перестал понимать, что же имеет в виду.
— Нет, — признал он мгновение спустя. — Думаю, нет. Я надеялся научить его сомнению, терпимости, но голос его веры оказался слишком силен. Возможно, если бы мне позволили довести его образование до конца… Но теперь он потерян. Теперь он всего лишь один из Людей Бивня.