— Но, Эсми…

— Что — но?

Ахкеймион, снедаемый раздражением и тревогой, повернулся к ней:

— Это библиотека. Библиотека!

— И что? — запальчиво поинтересовалась Эсменет. — Неграмотным нечего…

— Нет! — помрачнев, отрезал Ахкеймион. — Нет! Послушай, мне нужно несколько дней побыть одному. Мне нужно время, чтобы подумать. Чтобы подумать, Эсми!

Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, так поразило Эсменет, что она на миг умолкла.

— О Келлхусе, — сказала она после паузы.

У нее начало покалывать кожу головы.

— О Келлхусе, — согласился Ахкеймион.

Он откашлялся и сплюнул в пыль.

— Он тебя попросил — верно?

Что-то сдавило грудь Эсменет. Неужто это возможно?

Ахкеймион ничего не сказал, но в его движениях появилась едва заметная безжалостность, а в глазах — пустота. Эсменет вдруг поняла, что изучила его, словно песню, спетую много раз. Она его знала.

— О чем попросил? — в конце концов осведомился Ахкеймион, привязывая циновку к седлу.

— Научить его Гнозису.

С того момента, когда конрийские отряды вошли в долину Семписа, — или даже с той ночи, когда произошел случай с куклой, — Ахкеймиона, похоже, охватило странное оцепенение, напряжение, не позволявшее ему ни смеяться, ни заниматься любовью дольше считаных мгновений. Но Эсменет полагала, что причиной тому была его ссора с Ксинемом и возникшее между ними отчуждение.

Несколько дней назад она подошла с этим делом к маршалу и рассказала о предчувствиях, терзающих его друга. Да, Ахкеймион поступил возмутительно, но сделал это по глупости.

— Он пытается забыть, Ксин, но не может. Каждое утро он плачет, а я успокаиваю его. Каждое утро мне приходится напоминать ему, что Апокалипсис остался в прошлом… Он думает, что Келлхус — Предвестник.

Но Ксинем, насколько поняла Эсменет, всегда знал об этом. Его тон, слова, поведение — все было преисполнено терпения, все, кроме взгляда. Его глаза не желали прислушиваться, и Эсменет поняла, что корень бед лежит куда глубже. Ахкеймион сказал однажды, что такой человек, как Ксинем, рискует многим, взяв в друзья колдуна.