— Я тоже боялся… Но больше не боюсь.

— Больше не боишься… И почему так, Мартем?

— Я свидетельствовал, — сказал генерал. — Я видел, как он убил всех этих язычников. Он просто убивал и убивал их, пока они в ужасе не бежали.

Мартем снова повернулся к закату.

— Он не человек.

— И Скеаос не был человеком, — парировал Конфас.

Мартем взглянул на свои мозолистые ладони.

— Я — человек практичный, господин экзальт-генерал.

Конфас оглядел освещенную солнцем картину побоища, открытые рты и распахнутые глаза, руки, скрюченные, словно лапы обезьянок-талисманов. Его взгляд скользнул к дыму, поднимающемуся над Анвуратом, — не так уж далеко отсюда. Не так уж далеко.

Он снова посмотрел на солнце Мартема. Ему подумалось, что есть определенное различие между красотой, которая освещает, и красотой, которая освещена.

— В том числе, Мартем. В том числе.

Скаур аб Налайян распустил своих подчиненных, слуг и рабов, длинную вереницу людей, неизбежную принадлежность высокого положения, и остался в одиночестве сидеть за полированным столом красного дерева, потягивая шайгекское вино. Похоже, он впервые распробовал сладость всего того, что потерял.

Невзирая на почтенный возраст, сапатишах-правитель все еще был крепок и бодр. Его белые волосы, по кианскому обыкновению смазанные маслом, были такими же густыми, как и у любого мужчины помоложе. Длинные усы и редкая, заплетенная в косички борода придавали его лицу строгий и мудрый вид. Под нависшими бровями блестели темные глаза.

Сапатишах сидел в башне Анвуратской цитадели. Сквозь узкое окно доносился шум отчаянного сражения, идущего внизу, крики дорогих его сердцу друзей и вассалов.

Хотя Скаур был человеком благочестивым, за свою жизнь он совершил много дурного; дурные поступки — тоже неизбежная принадлежность власти. Сапатишах сожалел о них и жаждал более простой жизни. Пусть в ней меньше удовольствий, но зато и ноша куда легче. Но, конечно же, он совершенно не желал столь сокрушительных перемен…

«Я погубил мой народ… мою веру».

Он подумал, что это был хороший план. Внушить идолопоклонникам иллюзию простого, неподвижного строя. Убедить их в том, что он будет сражаться в их битве. Заманить их на север. Сломать их строй, не при помощи грубого давления и тщетных атак, а путем прорыва — точнее, его видимости — в центре строя фаним. А потом раздавить то, что останется после Кинганьехои и Фанайяла.

Какая славная была бы победа.

Кто мог догадаться о подобном плане? Кто мог предвидеть его?