Найюр скривился:

— Ты слишком много…

— Ты спас меня в пустыне, — сказал Пройас.

Найюра вдруг захлестнуло томление. Отчего-то он тосковал по пустыне — куда больше, чем по Степи. Что было тому причиной? Может, безликость шагов, невозможность проложить тропы и дороги? Или уважение? Каратай убил куда больше людей, чем он сам… Или сердце Найюра узнало себя в одиночестве и отчаянии пустыни?

«Как много проклятых вопросов! Заткнись! Хватит!»

— Конечно, я тебя спас, — отозвался Найюр. — Не забывай: всем уважением, какое я здесь приобрел, я обязан тебе.

Он тут же пожалел об этих словах. Он хотел объяснить, что говорить больше не о чем, а прозвучали они как признание.

Могло показаться, будто Пройас сейчас сорвется на крик. Но он просто опустил голову и принялся разглядывать циновку под босыми ногами. Когда же он поднял взгляд, в нем светились одновременно и печаль, и вызов.

— Тебе известно, что Конфас недавно созвал тайный совет, чтобы поговорить о Келлхусе?

Найюр покачал головой:

— Нет.

Пройас внимательно наблюдал за ним.

— Так, значит, вы с Келлхусом по-прежнему не разговариваете?

— Нет.

Найюр прищурился. На миг ему представился дунианин; он кричал, и лицо его раскрывалось изнутри. Воспоминание? Когда это случилось?

— А почему, скюльвенд?

Найюр еле сдержался, чтобы не фыркнуть.

— Из-за женщины.

— В смысле — из-за Серве?

Найюр помнил, как Серве, измазанная кровью, пронзительно кричала. Это тоже случилось в Анвурате? Да и происходило ли это вообще?