Конфас остановился, глядя в угол, где скрывался шрайский рыцарь, и склонил голову набок в приступе нездорового любопытства.

— Они что, сожгли вас?

Он сделал два шага по направлению к тени.

— От вас несет жареной свининой.

Раздался грохот, как будто какое-то животное опрометью бросилось наутек, и что-то очень быстрое стрелой пронеслось через спальню и исчезло на балконе.

Громогласно призывая стражу, Конфас ринулся следом, откинув тонкую занавеску на двери. Он почти ничего не видел в темноте караскандской ночи, но заметил брызги крови на своих руках. Принц услышал, как стражники вломились в комнату, и усмехнулся, когда раздались их встревоженные крики.

— Генерал Мартем оказался предателем, — произнес он, возвращаясь с неприятно холодного воздуха навстречу их изумлению. — Отнесите его тело к осадным машинам. Проследите, чтобы его перебросили к язычникам, которым оно принадлежит. Затем пошлите за генералом Сомпасом.

Перемирие завершилось.

— А голова генерала? — неуверенно поинтересовался здоровяк-капитан, Триаксерас. — Вы желаете, чтобы ее тоже перебросили к язычникам?

— Нет, — ответил Икурей Конфас, натягивая одежду, поднесенную одним из его хаэтури.

Он рассмеялся над тем, как нелепо выглядела валяющаяся у кровати голова — ну точно кочан капусты! Даже странно, что он почти ничего не чувствовал, после того, как много они пережили вместе.

— Генерал никогда не покидает меня, Триах. Ты же знаешь.

Фустарас был старательным солдатом. Он был проадъюнктом третьей манипулы Селиалской колонны и относился к числу тех, кого в имперской армии называли «трояками», то есть теми, кто подписал третий контракт — договор на третий четырнадцатилетний срок службы, — вместо того чтобы принять имперскую пенсию. Хотя «трояки» вроде Фустараса зачастую были сущей погибелью для младших офицеров, генералы всегда высоко ценили их, тем более что они нередко играли более важную роль, чем их титулованное начальство. «Трояки» образовывали упрямое сердце любой колонны. Это были люди, видящие суть вещей.

Вот поэтому, решил Фустарас, генерал Сомпас выбрал для этого задания именно его и нескольких его товарищей.

— Когда дети сбиваются с пути, — сказал он, — их следует вздуть.

Одетый, подобно большинству Людей Бивня, в трофейные кианские наряды, Фустарас со своим отрядом прошел по улице, носящей название Галереи; насколько мог предположить Фустарас, ее прозвали так из-за отходящих от нее бесчисленных переулочков, застроенных многоквартирными домами. Эта улица, расположенная в юго-восточной части Чаши, была известна как место сбора заудуньяни — проклятых еретиков. Многие из них толпились на крышах домов и возносили молитвы, глядя в сторону Бычьего холма, где засел наглый мошенник, Келлхус, князь Атритау. Другие слушали этих ненормальных фанатиков, которых тут именовали судьями: они проповедовали у входа в какой-нибудь переулок.