— Что вы имеете в виду? — не сдержался Ахкеймион.

Экзальт-генерал презрительно взглянул на него.

— А как, по-вашему, мой дядя, прославленный император Нансурии, узнал в Скеаосе шпиона? Он увидел, как ваш Воин-Пророк переглядывался с ним — еще до того, как их представили друг другу.

— Он — не мой Воин-Пророк! — закричал Ахкеймион, уже не соображая, что делает.

Он огляделся по сторонам, растерянно моргая, как будто собственная вспышка поразила его ничуть не меньше, чем остальных.

«Все это время! Он с самого начала способен был видеть их…»

И он ничего не сказал. Все то время, пока они были в пути и вели бесконечные дискуссии о прошлом и будущем, Келлхус знал о шпионах-оборотнях.

Ахкеймион схватился за грудь, ловя ртом воздух. Ему не было дела до того, что кастовые дворяне пристально смотрят на него. От страха по коже у него побежали мурашки. Многие вопросы Келлхуса — особенно те, что касались Консульта и Не-бога, — предстали в новом свете…

«Он использовал меня! Воздействовал на меня ради моих знаний! Пытался понять, что же он такое видит!»

И он вспомнил, как губы Эсменет размыкаются и произносят эти слова, эти невозможные слова…

«Я ношу его ребенка».

Как? Как она могла предать его?

Он помнил те ночи, когда лежал с ней в своей скромной палатке, чувствуя, как ее стройная спина касается его груди, и улыбаясь от прикосновения пальцев ее ног, которые она всегда засовывала ему под икры, когда мерзла. Десять маленьких пальчиков, каждый — холодный, словно дождевая капля. Он помнил свое изумление. Как могла такая красавица выбрать его? Как эта женщина могла чувствовать себя в безопасности в его жалких объятиях? Воздух был теплым от их дыхания, а снаружи, по ту сторону грязного холста, все вокруг на много миль становилось чуждым и холодным. И он вцеплялся в нее, как будто они оба падали.

И он ругал себя, думая: «Не будь дураком! Она здесь! Она поклялась, что ты никогда не будешь один!»

И однако же это произошло. Он один.

Ахкеймион смахнул с глаз нелепые слезы. Даже его мул, Рассвет, и тот умер.

Колдун посмотрел на Великие Имена. Ему не было стыдно. Багряные Шпили избавили его от этого — во всяком случае, так ему казалось. Остались лишь одиночество, сомнения и ненависть.

«Это сделал он! Он отнял ее!»

Ахкеймион помнил, как Наутцера — кажется, это было в прошлой жизни, — спрашивал, стоит ли жизнь его ученика Инрау Апокалипсиса. Он считал тогда, в чем и сознался Наутцере, что никакой человек и никакая любовь не заслуживают подобного риска. И теперь он тоже уступил. Он собирался спасти человека, который оторвал половину от его сердца, потому что сердце не стоит всего мира, не стоит Второго Апокалипсиса.