– Цвет лица у вас какой-то странный. И манеры…

– Манеры у него как раз самые обычные, – вмешался я. – Типичный попсовик.

– Да нет, я не о том… Позвольте-ка я проверю ваши имплантаты.

– Нет у меня никаких имплантатов! – прокричал Соловей.

– Быть того не может.

Гумилев извлек луковицу своего коммуникатора, провел ею вдоль тела Димы, остановил около плеча.

– Вот они… С радиоканалом. И почему разъем не сделали?

– Что там? – испуганно спросил Дима.

– Ничего страшного, – ответил Гумилев. – Вы-то сами в последнее время где бывали, что видали?

Соловей смотрел на поэта, как затравленный зверек. Мне даже жаль его стало.

– Вам какая разница?

– Ну, где в вас помидорами кидали? Почему вы решили, что петь умеете? – без особых церемоний спросил Николай Степанович.

– Да я много лет пел! В конкурсах побеждал! Заслуженный артист России! – закипятился Дима. – А был я много где! В Риге был! В Москве был! На Марсе был!

– На Марсе? – удивился поэт. – Что же вы там делали?

– Гулял. Мы телепортировались туда на шопинг.

– Как?

– Чтобы по магазинам побродить, прибарахлиться.

– Телепортировались? – изумился я. – Разве такое возможно?

– Естественно, – сдержанно улыбнулся Гумилев. – В вирте. Воспоминания нашего нового знакомого искусственны. Он получил их в искусственной Вселенной. Воскресив, его сразу же поместили в вирт – там он и набирался опыта, приобретал информацию о мире. Со мной было точно так же – боюсь, правда подействовала бы на меня ошеломляюще и я бы сильно изменился… Зачем такие манипуляции произвели с Димой – вопрос. И от ответа на него зависят наши дальнейшие планы.

Соловей только хлопал глазами. А Гумилев немного подумал, барабаня пальцами по приборной доске, потом поинтересовался: