– Похоже, никто толком не знает, почему Маллет так поступил. Даже как-то на него не похоже. Он же Винцерам двадцать лет верой и правдой… И вообще, Тысяча была им неизменно верна. А теперь? Может, поэтому и ощущение такое. Неуверенность, беспокойство…

Некоторое время он молча потягивал чай, глядя поверх чашки на Дола. Чувствовалось, готов сказать что-то еще. Дол вопросительно поднял брови.

– А еще у меня хорошие новости есть, – сообщил Грязнуля.

– В самом деле?

– Ты был прав: девчонка не может удержаться, чтобы не прийти на свою работу взглянуть. Ее видели в Джервейне, возле обсерватории: тоже своим витражом любовалась. Ее и проводили оттуда до самой двери. Бартелла, правда, дома не оказалось. Намечено его схватить сегодня утром.

– Отлично. – Дол потер руки, посмотрел, как поблескивали маленькие темные глаза Грязнули. – Что-то еще?

Коротышка кивнул:

– Я до позднего вечера ждал в укромном месте, пока не увидел, как он возвращается. Чтобы точно был дома, когда за ним придут сыщики из дворца…

– И?.. – спросил Дол.

– Я, оказывается, встречал его раньше.

* * *

Лошади протопали копытами под Лепными воротами, и всадники выехали на равнину. Снег здесь был коням почти до бабок, к тому же его покрывал замерзший в ночи наст, так что копыта подкидывали в морозное небо хрустальные брызги. Рийс слышал у себя за спиной возгласы восторга: люди радовались, что вновь оказались в седлах, к тому же за пределами городских стен. Голова у сотника по-прежнему шла кругом, но и у него с каждым вздохом легчало на душе: воздух был полон прямо-таки алмазной свежести. Впереди до самых холмов вдалеке простирался девственный снег. Небо над головой блестело серебром.

Покинув Марцелла и выйдя из Цитадели, Рийс выбрал из своей сотни двадцать человек. Все они немедля отправились в конюшни. Здесь ему в первый раз пришлось употребить свою власть, чтобы вытребовать лошадей у старшего конюха, – похоже, это был единственный в Городе человек, который то ли не знал, то ли не желал знать о печальной судьбе Леопардов.

Себе Рийс взял крупного серого жеребца, которого, как сообщил смягчившийся конюший, звали Разлучником.

Этот самый Разлучник, судя по всему, стоял уже несколько дней. Он подыгрывал[3] и горячился, тоже отзываясь на чистый воздух и сверкание снега. Рийс, с пеленок сидевший в седле, позволил огромному коню резвиться, сколько душе угодно. Когда тот вдруг поднялся в галоп и во весь дух понесся навстречу восходящему солнцу, Рийс пониже пригнулся к его шее и дал ему волю. Разлучник был далеко не жеребенком, но силы и резвости ему было не занимать. Несколько мгновений – и они далеко опередили отряд.