— Да какие могут быть сомнения — конечно же! — воскликнул Беттлскрой. — Именно поэтому мы и собираемся всю ответственность возложить на Культуру!

В Аду она стала ангелом.

Чей пришла в себя после чернокрылого объятия существа, называвшегося ангелом жизни и смерти, и обнаружила, что сама стала чем-то в этом роде.

Она открыла глаза и обнаружила, что висит головой вниз в темном пространстве, подсвеченном снизу тусклым красным огнем. Слабый запах фекалий и горелой плоти не оставлял ей сомнений относительно места, где она находится. Она почувствовала тошноту. Истина состояла в том, что несмотря на все, несмотря на самые благие ее намерения, несмотря на ее ежедневно приносимые клятвы самой себе, она прониклась надеждой, она надеялась, что ее пощадят и не вернут в Ад, что она будет реинкарнирована еще раз в реальности Убежища, где опять начнет свою случайную карьеру в роли новенькой или даже еще кем-то более скромным, если это будет означать жизнь с умеренным количеством боли и грусти душевной.

Она оглянулась, продолжая медленно пробуждаться, подняла взгляд, точнее, опустила его на собственное тело. Она превратилась во что-то большое, темное и крылатое. Пальцы на ее ногах превратились в когти, позволявшие схватить человека целиком. Она распростерла свои передние ноги/руки/крылья. Они легко, уверенно раскрылись, растянувшись далеко в обе стороны. Конечности, предназначенные для передвижения по воздуху. Она снова сложила их, обняла себя.

Она не чувствовала боли, находилась в громадном висячем пространстве в том, что, судя по запаху, несомненно, было Адом — и она остро ощущала, что обоняние у нее значительно улучшилось, оно стало каким-то образом шире и чувствительнее, более точным и изощренным, — но никакой боли она не ощущала. Ноги ее цеплялись за то, на чем она висела, вполне естественно, неосознанно и даже без ощутимых усилий; она ухватилась сильнее, еще сильнее, пока не почувствовала боли, хотя и незначительной. Она снова расслабилась. Открыла рот. Рот хищника. Длинный, заостренный язык. Она сомкнула острозубые челюсти на языке, но осторожно.

Это было больно. Она почувствовала вкус крови.

Она тряхнула своей широкой, крупной головой, чтобы прояснились мысли, и обнаружила, что смотрела на все сквозь какие-то перепонки на глазах и что она может отводить их. Что она и сделала.

Она висела в чем-то, похожем на гигантский полый фрукт, весь в прожилках и органический на вид, но с массивной металлической перекладиной посредине, вроде бы и предназначенной для того, чтобы она могла висеть на ней. Она оторвала от перекладины сначала одну ногу, потом — другую, чтобы убедиться, что не прикована к ней. Каждая нога и крыло в отдельности, казалось, вполне были способны удержать ее вес. Она поняла, что сильна. Крылья ее сложились. А она даже не поняла, что они сами по себе вытянулись, когда она отрывала ноги от перекладины. Наверно, это что-то инстинктивное, подумала она.