Про то, как интересно может быть с женщиной, ему наобещали сорок бочек арестантов. «О-о! Ни с чем не сравнить!» С подробностями. С примерами. Люди, которым он в этом поверил. Приятели. Разница была, вероятно, в том, что им был важнее процесс: как выбираешь, лучше именно русскую. Как забираешь себе, как насилуешь, как выкидываешь ее или убиваешь. А ему неожиданно оказалось интереснее все сопутствующее: как общаться потом с теми же «представителями власти» на каждом уровне. Через кого, какими словами, сколько это стоит. Как убирать потом из реальности, из случившегося одну деталь за другой. Как наслаждаешься потом эффективностью, точностью всего сделанного. Реализацией своего права сильного. Настроение он выбирал долго, а вот девочку выбрал буквально по наитию. Ехал, и даже трезвый. Показал пальцем под козырек автобусной остановки – «вот эту». Ребята переспросили, остановились, вышли. Затащили к себе. Дали по морде тем, кто на этой остановке пытался что-то вякать. Отобрали телефон у того, кто пытался что-то снимать. Привезли к нему: он ехал в передней машине и даже не предвкушал, а размышлял, как оно будет. И обидно, что оказалось – никак. Неинтересно. Ну, надавал по щекам еще больше. Ну, поборол: тоже мне, победа. Сопротивление, крики, попытки царапать не разъярили его, даже сочувствие вызвали. Но попробовать все равно хотелось. Ну, сделал: удовольствие ниже среднего. Любая профессионалка в три раза сильнее будет визжать, если он захочет, а слезы вообще его всегда раздражали. Ну, придушил, ожидая чего-то острейшего, неземного. Ни хрена. Обманули.

Но вот потом оказалось интересно. Как добывали записи с камер видеонаблюдения, которые, оказывается, перекрывали эту остановку. Какие конторы для этого пришлось подключать и во сколько это обошлось. Как разговаривали со следователями разного звена: уже сам факт того, что они организовали потом половину необходимых решений сами, был интересен сам по себе. Количество нулей за какой-то цифрой не значило для Ивана так много. Ну, пятьдесят тысяч этому. Ну, еще пятьдесят другому. Ну, сто особо настырному. Особо демонстрирующему свой интерес и свою бескомпромиссность. Ага, вот так? А тогда 100 не тебе, а 150 твоему начальнику. И даже не прямому, а «через голову». Но с дополнительным требованием – вот этого, особо жадного, убрать вон из органов совсем, навсегда. «Ах, за это 150 будет не долларов, а евро? Ну-ну… Ну надо же…»

И вот так на каждом этапе, по каждой строчке. За свидетелей, которые сначала орали, не переставая, но потом оказалось, что их свидетельств не было никогда. За видеозаписи с камер, которых тоже не было. За полицейских разного ранга, потому что его имени в деле тоже не было, вообще ни в какой транскрипции, совсем, с самого начала. За подборки материалов по этому несостоявшемуся делу: ему были интересны сопровождающие новый эпизод его жизни детали, дальнейшая судьба покорных и непокорных пешек. Вот на этом кадре – отлично себя чувствующий старший лейтенант, который занимался автоматически открытым делом сперва, вначале – а вот машина, которую он купил. Вот на этом – тот капитан, который взял дело после, а вот это уже бывший капитан: и сразу после увольнения, и позже, на своей новой смешной работе. Вот бросившая капитана жена: неудачник был ей не нужен, как оказалось. Переборщил то ли с жадностью, то ли с принципиальностью – можно даже не вдаваться в детали. В любом случае он сам был виноват. Вот родители девки, а вот имена и должности тех, к кому они ходили, и вот те ответы, которые они получили. Иногда даже смешные, если имена пересеклись с тем списком, который вел в голове он сам. Списком имен уже своих людей. Обязанных теперь ему. Рассматривающих мертвую девку как прекрасный повод обогатиться. Либо, на выбор, получить через чужие руки услугу, не меряемую деньгами.