Прежде чем охрана справится с первой дверью, войдет в надстройку и начнет алмазной фрезой вскрывать вторую стальную дверь – ту, что маячит в нескольких шагах от нас.
Опять сверкнуло в облаках – теперь ближе.
И вместо грома вдруг раздался надтреснутый голос Седого:
Где-то далеко-далеко идут грибные дожди! В маленьком саду созрели вишни, наклонясь до земли…Он пел хрипло, отчаянно фальшивил, раскачиваясь с автоматом в такт. Но почему-то мурашки бежали по спине от его голоса.
Что-то с грохотом упало там, в надстройке. Они покончили с первой дверью? Быстро…
А Седой, кажется, не заметил. Все так же сидел, опираясь на АКМ, и словно не пел, а отчаянно молился:
Я прошу, хоть ненадолго, Грусть моя, ты покинь меня! Облаком, сизым облаком ты полети отсюда к дому… Отсюда к родному дому!Скрежет по металлу. Противный визг – это фреза вгрызается в сталь… Последняя дверь толстая, как в сейфе, – сантиметров шесть, не меньше. Но хватит ее ненадолго.
Я поднялся с ящика и попятился к углу надстройки.
Карен проводил меня равнодушным взглядом. И тоже неторопливо, нехотя, поднялся с ящика:
Ты, гроза, напои меня – допьяна, но не до смерти!Косые струи дождя пеленой размывали горизонт – словно серый занавес опускался над миром. А облака ползли все ниже – казалось, их можно достать рукой.
«Прости меня, Ромка. Ты говорил – я умею делать невозможное. Но, видно, растратил свой фарт…»
Вот опять, как в последний раз, я все гляжу куда-то в небо, Как будто ищу ответа…