Будущее пленных магов оставалось неясным. Воины храма сторожили их неустанно; единственным, кто свободно ходил туда и обратно, был Кар.

Когда молчать дальше стало невозможно, Кар сказал – в присутствии жрецов и военачальников, обращаясь к императору как один из просителей:

– Выскажите свою волю, государь. Пленные ждут вашего решения.

Эриан долго молчал.

– Пусть займутся уборкой, – сказал он наконец. – Все трупы этих существ необходимо сжечь или закопать. Мы не сможем задержаться здесь так надолго; завтра закончим с похоронами и вечером же выступим. Ты останешься и проследишь за всем. С тобой я оставлю тысячу вольных жрецов, этого должно хватить, чтобы держать колдунов в повиновении.

– В этом нет необходимости, ваше величество. Я Сильнейший. Моим приказам будут повиноваться.

– Тем не менее воины останутся. Когда земли наших союзников аггаров будут очищены от этой скверны, оставь колдунов и возвращайся в столицу. К тому времени я приму решение об их дальнейшей судьбе.

– Государь, – произнес Кар, опустившись перед братом на одно колено. – Я прошу о личной аудиенции.

– Нет.

Потом что-то дрогнуло в глазах императора, и он добавил:

– Мы поговорим, когда ты вернешься. Сейчас займись колдунами.

Кар встал и отправился заниматься колдунами.

Даже собственному грифону он с трудом мог смотреть в глаза – после утреннего разговора, когда на признание, что Тагрия уехала, не простившись, Ветер ответил недружелюбно: «С тобой не простившись».

И, отвернувшись, принялся чистить перья.

«Ветер! – воскликнул тогда Кар. – Ты что, виделся с ней?»

«Она позвала, я прилетел» – сказал грифон.

«Почему же ты не позвал меня?!»

«Она не хотела».

И Кар не нашел, что ответить. От Ветра скрыть не удавалось ничего, он видел, конечно же, что Кар намеренно задержался у магов до отбытия процессии. Частью из-за стыда перед Тагрией, частью – не желая встречаться с Атуаном. Тот, единственный кроме Верховного жреца, заранее знал о замысле Кати, знал – и не сказал ни слова ни Кару, ни императору. Кар не мог винить его за скрытность. Но и видеть не хотел.

Чанрет уехал на другой день после императора. Прочие аггарские вожди с остатками поредевших воинств отбыли еще раньше, торопясь к своим домам, к старикам и детям, чей мир был оплачен столь великой кровью. Из каждых десяти, выступивших против звероподобных, назад возвращались трое. Смерть унесла отчаянного Калхара, самоуверенного Ордитара, рассудительного Налмака. Их тени навек соединись с теми, кто ушел раньше, чтобы жить в памяти соплеменников, в горьком шепоте молитв, в звуках хвалебных песен. Слабое, впрочем, утешение для осиротевших близких.