– Совершите тауба, совершите покаяние, омойте себя!

Нестройный крик рос, как волна, перекрывая заунывные возгласы одержимца. Откуда-то издали донесся женский визг. И отчаянные, заполошные вопли.

Так звучит паника.

Посетители чайханы недоуменно переглядывались, кто-то встал с ковра и пошел было к арке, за которой колыхались чахлые акации внутреннего двора. Оттуда донесся слаженный топот сапог.

Два айна, не таясь и не смотря по сторонам, влетели в комнату. На перекошенных лицах застыл страх.

Абу аль-Хайр медленно поднялся, шагнул к занавескам и поднял плетенку.

К востоку от города еще утром голубело ясное небо – дождило лишь над Мединой.

Теперь там не было неба. Желтая, дурного, рвотного цвета туча пыли клубилась и росла – выше облаков.

Под ногами карматов пылила Ула.

Посреди улицы, прямо в месиве грязи на коленях стоял голый худой человек с исполосованной плетями спиной. На бедрах болталась серая от ветхости повязка истрепанного ихрама. Он тянул к небу скрюченные худые руки и жалобно, тоненько выл. В стеклянных глазах на запрокинутом лице отражалось пустое серое небо.

– Идут!!! Идут! Гулы! Гулы-ыыы-ииииии! – вдруг завизжал безумец и затыкал пальцами куда-то вдаль. – Страшно, страшно, страшно, аааааа!!!..

Толпа стремительно редела. Озираясь то на сумасшедшего, то на растущую в небе тучу, люди пятились, вскрикивали и подвывали, пытаясь залепить ладонями бессмысленные, пустые от страха глаза.

* * *

Водосбор у Куба-масджид, ночь следующего дня

Разбрызгивая грязь в грузном галопе, серая кобыла Каойльна плюхала по открытому месту. Лаонец держался близко к гриве – над ним пару раз свистнуло. Стрелы с сухим щелканьем ударились о стену соседнего дома и безобидно, тростинками, упали на землю.