Его руки гориллы, вольно болтающиеся вдоль тела, сжались в кулаки.

– Добро… Но тогда будет уже не предложение, а условие. Обязательное. – Сыч сделал паузу. – Сейчас я тебя положу… Ты встанешь с ристалища и уйдешь со мной. Не пойдешь же ты к… избранной и названой с разбитой рожей? И без ее плаща?

– Ну, а если сам ляжешь?

Ражный допускал свое поражение, при этом довольно легко и даже весело.

– Тогда научишь меня волчьей хватке. Тем я и утешусь!

Ражный промолчал, а бродяга вдруг рассмеялся благодушно и подмигнул:

– Не торопись отказывать!.. Подумай: не велика и плата за возможность отлупить соперника, жениться на его невесте да еще выйти сухим из воды. То есть из-под суда Ослаба!

Ражный молча пробил след на середину поляны.

– Что же, выходи, покажу и хватку. Утешу.

Пожалуй, с минуту – уже и снег подтаял под ступнями, бродяга стоял набычившись и молча глядел на ристалище. Должно быть, заводил себя, распалял…

И с началом этой паузы, в той стороне, где дотлевал его дом, Ражному вдруг послышалось пение – знакомое, напоминающее ораторию, но звучащую бессловесно. В какой-то миг ему показалось, будто голос приближается и усиливается, словно к нему, одинокому, примешивается хор. В этом пении не было какого-то особого благозвучия, обычного для литургии; скорее, наоборот, слышались жесткость, драматичность, и все равно оставалось ощущение, будто это молитва.

Странствующий рыцарь заглушил ее.

– Ну и дурак же ты, Ражный! – сказал он и, рывком скинув куртку, стал стягивать сапоги. – Гляди, я тебе предлагал… Ведь изуродую же! И за что, а?.. Запомни: уйдешь со мной! Куда поведу!

– Поведешь, Сыч, – миролюбиво поторопил Ражный. – Только выходи, а то ноги мерзнут.

Бродяга лишь сверкнул глазами:

– Да ты соображаешь?! Это твой последний поединок! На всякую хватку есть захватка… У тебя в правом боку ребер нет, так я еще из левого вырву. Для баланса фигуры, чтобы не заносило…

Он знал о ране!

Но эта мысль или шелковый плащ, согревающий провал в боку, вдруг наполнили Ражного яростью – той самой, за отсутствие которой он был осужден…

Турнирные схватки никогда не проходили по полному кругу обычных поединков и начинались сразу же с третьего этапа – с сечи, вмещающей в себя первые два, что по темпу напоминало скоротечную драку. Видимо, нарушитель госграниц проводил подобные дуэли не в первый раз, набил руку в вольных поединках с олимпийскими чемпионами и в драках с араксами, поэтому рассчитывал сразу же шокировать соперника мощнейшим кулачным натиском. Эдакий тяжеловесный бокс со стремительностью сверхлегкого боксера, переходящий в молниеносные попытки захватов головы и рук. Кроме того, он еще оказался говоруном, то есть постоянно сопровождал свои действия обязательными репликами, чаще всего ничего не значащими для непосвященных, как всякие поговорки и присловья в преферансе. Или вовсе бубнил на английском и каком-то тюркском языках.