Должно быть, и у тогдашних чекистов мерзли руки и ноги…

Однако некоторых ретивых староверов это не остановило. Невзирая на заповеди Божьи, они ушли в леса, а поскольку всякое оружие было у них изъято еще в Гражданскую и охотились они давно, как их прапредки, с ножами, луками и рогатинами, то вооружились соответственно и стали мстить обидчикам. Так появилась банда, за которой началась настоящая охота, сначала силами малочисленного карательного отряда, который вскоре попал в засаду на Вещере и погиб от зверовых стрел, потом пришла рота НКВД при полном вооружении. Эти обложили большой участок лесных чащоб и болот, где предположительно пряталась банда, и, прочесывая его, попытались выдавить кержаков на стрелковые линии, как выдавливают волков. Согласно расписанию нарядов, загонщиками были опытные бойцы, командиры и работники НКВД, но почему-то никто из загона не вернулся. Позже их тоже выловили из реки со стрелами и ранами, оставленными медвежьей рогатиной, хотя у бандитов было огнестрельное оружие, отнятое у первых карателей. Причем, как выяснила экспертиза, стрелы были снабжены археологическими наконечниками двенадцатого-тринадцатого веков.

А чаша на треноге из тайника хозяина базы, по уверениям криминалиста, была еще скифская, двухтысячелетней давности…

От всего этого попахивало мистикой, но власть в нее не верила и выставила против банды целый батальон. Окружили все Вещерские леса, арестовали многих колхозников, подозревая связи с врагами народа, и уже перед весной устроили новый загон, полагая, что бесследно им не уйти по глубокому снегу. На сей раз никто не пострадал, если не считать, что несколько красноармейцев попали в госпиталь и позже были демобилизованы по причине психических заболеваний, но и бандитов, а также следов их пребывания обнаружено не было. Посчитали, что кержаки незаметно покинули Вещеру и переместились еще дальше – в Сухомарские леса по дикой речке Тароватке.

С окончанием классовой борьбы утратился и повышенный оперативный интерес к Вещере. Во всяком случае там остался единственный штатный осведомитель, который время от времени составлял политические отчеты о морально-психологическом состоянии местного населения и отдельных личностей, на основании которых кого-то арестовывали, ставили к стенке, отправляли в лагеря, но бывало и отпускали по неизвестным причинам.

Во время войны о лесном урочище, называемом в документах Вещерским, вообще забыли и вспомнили только в середине шестидесятых, когда в поле зрения КГБ угодил некто Сторожейкин, пожилой, интеллигентный человек, приехавший будто бы из Ленинграда, у которого оказался теодолит – вещь, тогда запрещенная для личного пользования. Его заподозрили в шпионаже и установили наблюдение.