Существовало три компьютера «горячей связи» — по одному на каждого члена Триады, — действовавших независимо друг от друга. Пока я ждала подтверждения верности пароля, я услышала шаги. Я оглянулась; за моей спиной стоял Джейбриол. Но его не интересовало то, что делаю я. Он смотрел на моего отца.

Отец нахмурился:

— Да?

— Я не понимаю, зачем вам врачи, — сказал Джейбриол. — Вы кажетесь совершенно здоровым.

— Я страдаю эпилепсией.

— Как это возможно? В наших досье об этом ни слова.

— С чего я должен вам все рассказывать?

— Мне просто странно, что наша разведка не обнаружила этого.

Мой отец, казалось, не слышал. Он снова сконцентрировался, пытаясь коснуться разума Джейбриола. Потом тихо заговорил:

— Мои родители погибли под горной лавиной, когда я был еще ребенком.

Тогда со мной случился первый приступ. Врачи полагают, что мой разум не до конца еще оторвался от разума моей матери, так что шок от ее смерти повредил мне мозг.

Я не верила своим ушам. Что побудило его рассказать об этом? Он и с нами-то редко говорил на эту тему. Если клетки его головного мозга перевозбуждались, они посылали необычно сильный электрический импульс, заставляющий его стискивать челюсти, сводящий все тело. Потом он синел и прекращал дышать. Когда его нейроны уставали, его тело сотрясалось в судорогах, постепенно слабевших до тех пор, пока он не терял сознания.

Придя в себя, он всегда чувствовал себя усталым и разбитым.

Впервые, когда я видела это — еще ребенком, — я ужасно боялась, что он умрет или что его дикие судороги означают невыносимую боль. Врачи объяснили мне потом, что он синел оттого, что кровеносные сосуды кожи сужались, чтобы большая часть крови подавалась к мозгу. Отец утверждал, что не помнит ни самих припадков, ни боли.

Чего врачи мне не говорили и что я сама узнала, только повзрослев, — так это то, что им не приходилось наблюдать более жестоких припадков.

Дополнительные нервные образования в его мозгу — те самые замечательные парацентры, что сообщали ему необычайные телепатические свойства, — делали его одновременно более уязвимым к нервным перегрузкам во время приступа.

Когда его парацентры развились окончательно, припадки стали настолько мучительными, что без медицинского вмешательства он мог бы умереть. Он смог достичь восемнадцатилетия только благодаря постоянному присмотру своего опекуна. Но оба они понимали, что до двадцати лет ему скорее всего не дожить.

Матери достаточно было увидеть один припадок, чтобы понять: то, что он считал «помрачением духа», на самом деле разновидность нервного приступа.